Пока дышу

— Вот видишь, значит, и ты имеешь право встать во главе, да и я бы тогда смогла за тебя выйти.

Тут девчонка отвлеклась от лица парня, оглянулась по сторонам и, конечно, заметила мою голову.

— О, а кто это у нас тут подслушивает, а что это за маленький зайчик? — И, вывернувшись из объятий, в три шага оказалась возле меня, схватив за ухо.

— Ай, ай отпусти, дурында, больно же, оторвешь, — раздался детский голосок, но, судя по тембру, владелец его был уже старше.

— Рингольд, ты что, за нами следил и подслушивал? — девчонка так и не отпустила мое ухо, а, между прочим, боль я тоже чувствовал. Парень же стоял и сурово на меня смотрел.

— Больно мне это надо, я думал, вы целуетесь, посмотреть хотел.

— Вот негодник, посмотреть он хотел, а ну кыш отсюда, — отпустив меня, она дала весьма сильную затрещину.

Схватив горшочек и отбежав подальше, я выкрикнул:

— Ах ты, курица мокрая, я все мамки расскажу и еще добавлю, что вы целовались, сама не замужем, а уже с парнями целуешься бе-бе-бе.

— Рингольд, только посмей что-то сказать, что смелым стал, что ли? — а это уже раздался голос парня.

— А я тебя не боюсь, расскажу, — я предусмотрительно отбежал подальше и тихонько прошептал: — Даже не заступился, тоже мне, брат.

И вновь картина перед глазами сменилась. Только в этот раз я ощущал страх и грусть, боль и неверие в то, что это произошло.

Я находился на том же причале, что и в первой сцене. Вокруг большая толпа народа, кто-то молчит, а кто-то тихо переговаривается. Мать рядом, а также брат. На волнах возле причала покачивается лодка. Она полностью наполненная хворостом, а сверху на ней лежит человек, мужчина, облаченный в доспехи, рядом с ним покоятся щит и топор.

Я разглядывал его лицо. Спокойное, я бы даже сказал, умиротворенное, какое обычно и бывает у мертвецов.

Мать повернулось и кивнула куда-то в сторону. Тут же подскочил мужчина и положил факел в лодку, пламя начало жадно облизывать хворост, пропитанный маслом, подхватив длинную палку, он принялся ее отталкивать в глубь бухты.

Спустя пару минут лодка уже вовсю полыхала. Я же ощутил, что мне кто-то положил руку на плечо и сжал. Обернувшись, увидел, это брат, который даже не смотрел на меня, его лицо было направлено на догорающую лодку.

И новое видение: темная комната, горит пара свечей, которые дают мало света, и тени гуляют по стенам. Я сижу на стуле, обитом какой-то тканью. Душно. Полная апатия, неверие и непонимание довлеют над всеми чувствами.

В комнату заходит парень из давешних картин с какой-то кружкой.

— Как ты, Рин? — потрепал он меня по голове. — Я слышал, ты ночью кричишь.

— Нормально, только отец снится, знаешь, я до сих пор не верю, что он умер. Кажется, спустишься к причалу, а он там копается или с Сигурдом или другими тренируется. А так смотришь, все есть, а его не видишь и думаешь, что он опять ушел к берегам Цинтры, но потом раз — и его нет.

Всхлип, еще один всхлип — и из глаз потекли слезы.

— Почему, Олаф, почему так случилось, почему отец? — Соскочив со стула, я прижался к брату. — Ты же мне поможешь, не уйдешь как Отец, а, Олаф?

— Все будет хорошо, Рин, на, выпей, и мне будет спокойней.

— А что это? — я взял кружку и принюхался.

— Травы, чтобы ты спал хорошо, — Олаф отвел взгляд в сторону, — чтобы ты больше не кричал, только выпей все.

Я сделал пару глотков:

— Фу, горько.

— Надо выпит все, — меня вновь потрепали за волосы.

— Хорошо, — и, приложившись за раз, я выдул всю кружку.

В следующей сцене меня окутывает темнота. Темнота и боль, я лежу и не могу пошевелиться. Под кожей как будто тысячи червей копошатся и поедают мою плоть. Кости горят, так и хотят вывернуться из своих мест, а вот кровь, она, наоборот, холодна, словно замершая вода, она не течет, она застыла.

Охота кричать, но не можешь, от судорог свело все мышцы и хочется пить, ужасно хочется.

И вся это боль сводит с ума, и краткий миг растягивается на час.

Спустя пару таких мгновений хочется только, чтобы это прекратилась, желается тишины и покоя. Смерти.

И вот в твой уже почти сошедший с ума мозг что-то пробивается, и я словно слышу голос, тот голос, который уже давно не слышал.

— Не свезло тебе, отрок.

То, что последующих воспоминаний не будет, я уже понял, падая на колени. Мне не хватало воздуха, и дышал я как выброшенная на берег рыба и так же разевал рот, пытаясь протолкнуть воздух в легкие. Вот только мало, еще и еще. Голова кружилась, словно я катаюсь на карусели, как в детской песенке: карусель, карусель, кто успел, тот и сел, прокатись на нашей карусели. Пальцы же взрыхлили землю.

— Эй, ведьмак, с тобой все хорошо? — перед собой я увидел озабоченное лицо Данральда, его голос был приглушен, как будто он шептал.

Я же смог только кивнуть, потихоньку приходя в себя после столь замечательного кина. В котором я был Рингольдом, настоящим Рингольдом, видел его воспоминания и ощущал его эмоции. Да после такого долг перед братцем перестал быть фиктивным. И перешел в разряд взыскать по полной. Это стало полноценно моим делом и моей местью.