Пока дышу - надеюсь

Единственное, в чем я согласен с вами, так это в том, что с Турцией действительно нужно что-то решать и склонить её к миру, за её же счёт, разумеется. И я верю, что у нас есть ещё возможность вернуть Россию к войне с провозглашением демократической политики.

Я вижу, что месье Керенский серьёзно поднялся в этой партийной борьбе и считаю, что нужно сделать ставку на него. Он единственный пытается навести порядок и убрать хаос. А его последнее заявление о том, что он создаёт свою партию, весьма характеризует его, как исключительно прагматичного политика, не лишённого властных амбиций. Причём, по его словам, это будет абсолютно новая партия, что внушает мне оптимизм.

А, кроме того, месье Морис, не кажется ли вам, что происходит интересная комбинация. Петросовет практически разгромлен. Кронштадтский Совет разгромлен и обезглавлен, тамошняя коммуна уже потихоньку начинает сознавать своё бессилие. Они во всём зависят от Петрограда. Лёд уже сошёл, но Нева и Маркизова лужа ещё полностью не избавились ото льда. Снабжение легко прервать, не пуская на чистую воду паромы. И Керенский может воспользоваться этой ситуацией в свою пользу.

Председатель Петросовета убит, его заместитель — меньшевик Скобелев ранен и находится в больнице. Большевик Шляпников арестован, Залуцкий убит, Мартов жестоко избит и лежит в больнице. Гоц убит, Чернов арестован, на свободе остались только Дан, Гурвич и ещё несколько заметных лидеров. Савинков и Ленин скрываются, группа революционеров, во главе с Львом Троцким, болтается где-то в Северном море и, думаю, что им будет трудно в целом повлиять на нынешнюю ситуацию.

Весьма интересный расклад сил получается, вы не находите, Морис?

— Да, действительно, но что скажет армия? Военный министр Гучков, генералы Алексеев и Корнилов? Что на это скажет месье Лаверже?

Военный атташе подполковник Лаверже невольно встал, одёрнул мундир офицера французской армии и, обращаясь в первую очередь к Альберу Тома, произнёс.

— Монсеньоры, армия ничего не скажет, все находятся сейчас в полной прострации благодаря тлетворному действию приказа № 1. Господин Чхеидзе, ныне, как уже было сказано, мёртвый, открыто призывал солдат к неповиновению офицерам. Более того, он призывал их поднять офицеров на штыки, и это представитель той нации, которая чудом спаслась только благодаря русским штыкам.

Воистину армяне и грузины забыли свою историю, как забыли тех, кто их спас и спасает до сих пор в войне с турками. Особенно это касается трабзонских армян, коих погибло в 1915 году больше миллиона человек. Но дело не в этом.

Дело в том, что почти все солдаты становятся неуправляемыми, и это прекрасно видно здесь, в Петрограде. Над офицерами издеваются, оскорбляют, а если они оказывают сопротивление, то и убивают. В стране около миллиона дезертиров, они захватывают целые поезда. Нет, армия не в состоянии сейчас вступить в активную политику. Они будут выжидать, боясь разрушить остатки дисциплины своим вмешательством.

И я подтверждаю, что Керенский начал усиливать жандармские железнодорожные управления. Они ещё пока слабы, но результаты их работы видны уже сейчас. Через пару месяцев дезертиры будут бояться захватывать поезда. Дальше всё будет зависеть от Керенского, но он хоть что-то делает!

— Понятно, — задумчиво отозвался Палеолог. — Но всё равно, я не приемлю социалистов и потому никаких обязательств брать на себя не буду. Всё, что я хотел сказать правительству Франции, в вашем лице, уважаемый Альбер, я сказал. Дальше вы вольны сами решать, как вам действовать. Я умываю руки.

Министр подошёл к послу и радушно его обнял, сказав при этом.

— Я благодарен вам, Морис, за проведённую работу и всеми фибрами своей души жалею, что вы уходите. На вашем месте я бы остался.

— Не вижу смысла, — ответил Палеолог. — Мне горько видеть, как часть аристократии, вместо того, чтобы принимать какие-то меры к наведению порядка, лишь горестно сетуют на былые интриги. Они живут воспоминаниями, коря себя за отсутствие здравого смысла, и всё больше и больше замыкаются в своих воспоминаниях. Они интересуются настоящим лишь для того, чтобы просто осыпать его бранью и сарказмом. Эта часть аристократии уже политические трупы, и их время окончено.

Другая часть в скромной, сдержанной и серьёзной форме рассматривают возможность примирения с новым режимом, они сознают смертельные опасности, через которые суждено будет пройти России, но никто из них так и не решается перейти Рубикон.

Третья часть старой аристократии полностью легла под новую власть, прибегая к ней и предлагая своё содействие, выпрашивая себе поручения, места, бесстыдно спекулируя на бесспорной ценности своего имени, административных или военных талантов. Мерзко это видеть и поэтому я уезжаю. Петроград превратился в невесть что, в Рим.