Пока дышу...

А в судьбу он буквально вломился. Слава помнит тот день, когда мечты его о медицинском институте, о том, что он будет врачом, непременно и только врачом, мечты, ставшие уже привычкой, планом жизни, — все было перечеркнуто одним коротким разговором. Слава понял тогда, что отец не даст, просто не даст ему поступить в медицинский! Да ведь он и намекнул с обычной своей ухмылкой, что Славе не пройти по конкурсу. Анекдот, честное слово! В других семьях десять кнопок нажмут, чтобы сына в институт пробить, а в кулагинской семье отец употребил бы все свое влияние, чтобы он, Слава, «не прошел по конкурсу». Смешно!

Однако Славе было не до смеха. Он пришел тогда к бабке, убитый, униженный насилием, которое над ним учинили, и едва не расплакался от обиды. Как он ждал, что бабушка скажет — брось, мол, все, переходи ко мне и будешь учиться, где захочешь.

Но она этого не сказала. Она сказала почему-то, что все продумает, и пусть он не смеется, но она напишет ему письмо. Она привыкла за много лет писать письма, ей легче высказываться в письмах, а приходить к ним в дом не особенно хочется, чтобы «не вносить разлада в семью».

И вскоре она написала Славе, как условились, до востребования.

Слава полистал пачку писем от бабушки. Вот оно, то письмо.

«Внучек! Ты спросил, не тяготит ли меня одиночество? Нет. Можно жить среди самых близких людей и ощущать одиночество. А у меня есть много настоящих друзей. Некоторых ты видел. Может, они показались тебе не стоящими внимания, потому что в основном свое уже отработали. Но это неверно, есть старики с большим и сложным внутренним миром. А главное, они порядочные люди, мои друзья.

Удивительное дело, но сейчас почти исчезло из обихода такое точное и емкое слово — порядочный.

А теперь — о главном. Отец сказал, что ты, мол, не пройдешь по конкурсу. Славочка, это может, конечно, случиться. В нашем городе, где отец так влиятелен, может, и нашлись бы людишки, которые поторопились бы ему услужить — в надежде, что за эту «услугу» он какого-нибудь недоросля куда-нибудь протащит. И все же я хочу предостеречь тебя от вывода, будто мир населен подлецами. Ты можешь быть в обиде, что в трудную минуту твоей жизни я говорю о каких-то общих истинах, а не даю тебе конкретного совета — что делать, как поступить? Но есть вопросы, которые человек должен решать только сам, а решив — драться за осуществление этого решения. Мой совет был бы костылем, протянутым человеку, которому костыль не нужен. Ты — взрослый: учись ходить сам…»

Слава посмотрел на дату. Письмо было написано более года назад, перед вступительными экзаменами. Тогда он не сумел разглядеть, что в каждой строчке таился совет, призыв к самостоятельному действию. И, вероятно, надо было рискнуть, может быть, даже в другой город уехать, — есть же в других городах медвузы! — или прямо сказать бабушке — возьми, мол, меня к себе, или, на самый худой конец, взять да и провалиться в экономический и уйти в армию.

Так опять же — отец!..

Шагая по комнате, Слава отбросил ногой подвернувшуюся гантельку, она загрохотала, и мама тотчас откликнулась из своей комнаты:

— Слава, что там у тебя?

— Ничего! — резко ответил он.

Все его раздражало, а собственная нерешительность и покорность, пожалуй, больше всего. Он подумал было один за другим завалить экзамены и не перейти на второй курс, но привычка всегда быть первым, честолюбивое желание знать, что его ставят в пример нерадивым, сработала раньше расчета.

Ему нравилось накануне экзамена проиграть весь вечер в волейбол, а утром пойти — небрежно, вразвалочку, без всяких шпаргалок — и получить свою пятерку. Собственно, этими пятерками почти исчерпывался круг его институтских интересов. Когда перед зимней сессией, например, в комитете комсомола ему в который раз предложили участвовать в стенной газете, он привычно отмахнулся.