Пока дышу...

Глядя сейчас на своего профессора, Тамара Савельевна подумала, что он отлично выглядит в свои пятьдесят два года и он еще очень долго «будет». И это отрадно, потому что клиника за ним — как за железобетонной стеной.

— Вот вошла к вам — и успокоилась, — сказала она, подходя к столу. — Сергей Сергеевич, не помните ли вы больную нашу новую, Чижову? Ее сестра с вами на фронте была, что ли. Что там с ней? Ее Горохов оперирует?

Кулагин чуть улыбнулся, встал, пожал ей руку, пригласил сесть и пододвинул блюдечко с халвой. А когда она села, задумчиво сказал:

— И вы, значит, о том же… Ну, что касается операции, то сторонник сего варианта перед вами.

Он слегка повел рукой вправо, и только тут Крупина увидела в глубине кабинета, в кресле, Горохова. Перед ним на гостинном резном столике в пепельнице высилась горка окурков.

Сегодня они еще не виделись. Горохов кивнул Крупиной и спросил, как всегда, как бы продолжая разговор:

— Перевели статью?

Крупина смутилась, неожиданно увидев и услышав Горохова, да еще в ту минуту, когда, в сущности, о нем и хотела говорить. И рассердилась на него за это свое смущение.

— Почти закончила, — сказала она сухо. — Но что вам, Федор, эта статья? На каждом шагу твердите, что вы практик, практик, а ведь статья сугубо теоретическая.

Горохов смотрел на нее своими удивительно чистыми, бесхитростными глазами, и было ясно, что он не видит ее и не слышит. Он умел так. И это всегда было обидно. Хоть бы из вежливости научился делать вид, что заинтересован.

— Это очень хорошо. Спасибо, Тамара Савельевна, — проговорил Горохов опять же вполне искренне.

Пока они перебрасывались через кабинет словами и взглядами, Сергей Сергеевич тщательно дожевывал в определенной последовательности свой завтрак: кусочек сыра — глоток чая, кусочек халвы — ломтик домашнего печенья.

Затем он достал из ящика кожаный портсигар, вынул папиросу с длинным мундштуком, затолкал в нее не торопясь ватку, щелкнул зажигалкой-пистолетиком.

Отодвинув от стола вращающееся кресло и откинувшись на его спинку, Кулагин выпустил несколько колечек дыма, с величайшим интересом проследил их полет и положил руки на стол.

Из-под рукавов халата виднелись жесткие манжеты, скрепленные его любимыми — Крупина это знала — жемчужными запонками. Сейчас света было мало, и драгоценные капельки мерцали на белом тускло, как обыкновенные подделки.

— Так вот, дорогой мой Федор Григорьевич, — сказал Кулагин, видимо завершая начатый до появления Крупиной разговор. — Решаясь на опасное вмешательство, каким является раскрытие грудной клетки на операционном столе, необходимо обеспечить управление хотя бы основными функциями организма. Я понимаю, в наше время уже не только оперируют на сердце, а делают попытки и пересаживать сердца, — он жестом остановил пытавшегося вставить слово Горохова. — Я понимаю и то, что вы вложили в эту проблему уже много труда. Но не слишком ли дорогой ценой вы хотите проверить себя?

«Оказывается, они тут не только курили, — подумала Крупина. — Горохов весь как лезвие…»

— Сергей Сергеевич! — сморщив лоб, почти перебил Кулагина Горохов. — Почему вы намерены выписать Чижову?

Но Кулагина нельзя было перебить, если он этого не хотел. Он только чуть повысил голос.

— Опасность и осложнения подстерегают и пациента и врача. Вы, конечно, обратили внимание, что́ пишут наши и зарубежные боги. Кстати, не забудьте мне потом сказать, о чем статья, которую переводит Тамара Савельевна, потому что я могу забыть об этом в суете. Так вот, у богов буквально через каждые пять фраз встречаются такие обороты: «стало возможным», «стало доступным», «по-видимому». Но надо уметь читать и подтекст. Результаты еще явно далеки от желаемого. И не всегда игра стоит свеч. У нас не много смелых людей, опубликовавших стопроцентную правду о своих исследованиях. Почти у каждого есть запретная зона, куда посторонних не принято впускать. Но, честное слово, не спешите наживать мрачный капитал ошибок. Успеете! Вас не занимал вопрос, почему многие люди страшатся операций? Казалось бы, даже пустяковой, ну, грыжи, например. А ведь, в сущности, боятся они потому, что хирург никогда не может дать стопроцентной гарантии. Напоминаю, что каждый четвертый удаленный при аппендиците отросток оказывается нормальным, иначе говоря, операция не была нужна. Так задумайтесь и над тем, как дорого платит общество за несовершенство наших знаний. И это в эру удивительных достижений, в эру антибиотиков! Я не должен вам говорить, что самая страшная драма и для врача и для пациента — смерть на операционном столе или вскоре после операции.

Горохов еще глубже ушел в свое кресло. Крупина смотрела на него, и модно узкие брюки его, и пестрый свитер, и ослепительно белый воротник нейлоновой сорочки — все это почему-то немного раздражало, — как-то несерьезно для врача. Пусть из-под халата этот яркий свитер и не виден, тем более что Горохов всегда носит халаты с глухой застежкой на спине, а все равно несерьезно, это же клиника, а не парк культуры.