Пока дышу...

Борис Васильевич открыл наугад тетрадку с записями сорок четвертого года. Это тоже было интересное время. Уже переломилась война, уже фанерные стрелки с обозначениями всякого рода хозяйств, в том числе и его, уже майора Архипова, хозяйства, показывали на запад, твердо — на запад. Уже майор Архипов казался себе многоопытным врачом и действительно многое к тому времени умел.

Он остановился на какой-то странице, перечитал:

«Неужели и я когда-то был таким щенком, как этот Дмитриев? Что с него требовать? Заурядврач! На фронте четыре месяца. Не загляни я в машину, так бы и эвакуировал Озирского в тыл.

У Озирского пустяковое ранение шеи, а ожог занимает почти всю спину. Вчера ночью его из шока с трудом удалось вывести. Пока я отдыхал, Дмитриев решил, что прогноз улучшился, угроза миновала, и отправил его во фронтовой госпиталь. Не понимал, что ли, что ни в коем случае нельзя прекращать схватку с шоком, потому что у Озирского, вероятнее всего, наступит ожоговая токсемия — отравление крови. Или не подозревал, что бывает в подобном случае и первый вал, и девятый…

Неужели каждое молодое поколение, нафаршированное книжной премудростью, снова и снова будет повторять ошибки старых поколений?.. И могу ли я осуждать Дмитриева, не задумываясь о собственной судьбе?..»

Борис Васильевич придержал страницу.

Нет, не все, конечно, старые ошибки повторяет молодежь. И доказательство тому — твердое желание Горохова вопреки всему оперировать Чижову. Какой-то опыт хирургией накоплен и, более того, стал уже всеобщим, как говорят, достоянием. Разве пришло бы в голову Архипову в дни его молодости без крайних обстоятельств добиваться такой операции, какой добивается его же, архиповский, ученик из кулагинской клиники?

Впрочем, кое-что в бесконечно сложной науке — медицине — остается почти неизменным и тянется, и мешает. И диспутами этого не перешибешь. Врачебная этика!.. Казалось бы, не может быть никакой этики, кроме общечеловеческой, ан есть! Есть и в чем-то даже мешает! В том хотя бы, что, если честно сказать, Архипов с удовольствием бы пошел и посмотрел эту Чижову, а тогда уже и дал бы Горохову совет. Наверняка нашлось бы, что посоветовать, все-таки многое он переделал, перевидал. А неудобно. Перед Кулагиным неудобно! Ну, а если б твой, архиповский, ассистент к Кулагину обращался, — тебе бы как было?

«Плохо бы было», — откровенно ответил себе Борис Васильевич. Ну, а что в результате? В результате два профессора на полюсах, а в середине Чижова и Горохов.

Утомленный размышлениями, Борис Васильевич машинально листал толстую тетрадь с записями 1944 года. Вот декабрь, здесь есть про Нину Варламову, наспех, за два месяца испеченную медсестричку военного времени. Борис Васильевич ее хорошо помнит.