Пока дышу...

Чувствуя себя из рук вон скверно, Тамара Савельевна лихорадочно соображала, как бы уйти, под каким бы предлогом уйти, чтобы не встретиться сейчас здесь с Гороховым.

Но думать об этом было поздно. Горохов вошел, неся под мышкой какие-то конверты с рентгеновскими снимками. Крупина совершенно спокойно поздоровалась с ним; она мигом овладела собою и казалась только чуть более бледной, чем обычно.

Кулагин посматривал то на нее, то на Горохова, проследил, как они поздоровались, какими взглядами обменялись, и подумал: они — как рыбы в аквариуме, перегороженном стеклом: подплывают и больно ударяются носами о невидимую преграду. Что же все-таки произошло? Его раздражала мысль, что он мог чего-то не знать о ближайших своих сотрудниках.

Горохов опустился в кресло против кресла Крупиной. Он был как деревянный, скованный какой-то — Буратино в белом халате.

А она явно отвела от него глаза и уставилась взглядом в стену.

— Вот тут мы с Тамарой Савельевной о Тарасове беседовали, — неторопливо начал Кулагин, разбивая неловкое молчание. — До победы над раком, до радикальной победы, к сожалению, друзья мои, кажется, далеко. Почки пересаживаем, сердца трансплантируем, а рак ко́сит и ко́сит…

Кулагин говорил медленно, испытующе заглядывая в глаза то одному, то другому своему собеседнику. Оба молчали. Ну, хоть бы хмыкнул кто или кивнул, — ничего! Сидят как истуканы.

— Я еще когда́ консультировал этого Тарасова! Еще в терапевтической клинике. Ничего подозрительного, решительно ничего не было! — продолжал Кулагин.

— Было, Сергей Сергеевич! Было! — резко прервал профессора Горохов и принялся извлекать из коричневых плотных конвертов рентгеновские снимки с белыми ярлычками на углах. — То есть тогда, конечно, правильно вы подумали, что ничего нет, — уточнил он. — Но, поскольку теперь мы уже знаем судьбу больного и ход развития опухоли, можно засечь и ее начало. Теперь мы можем точно установить, где она началась. Вот!

— Подождите, — сказал Кулагин, останавливая Горохова. — Что это у вас?

— Так я же вам говорю! Я поднял из архива старые снимки Тарасова. Это черт знает, как повезло! Я и звонил вам поэтому. Теперь-то у нас сомнений нет — раковая опухоль на левой почке. Так? А вот посмотрите…

— Видел же я эти снимки! — с некоторым раздражением проговорил Кулагин. — А ну, зажгите, пожалуйста, свет! — попросил он Крупину, ближе всех сидевшую к выключателю.

Когда речь зашла о Тарасове, Тамара Савельевна оживилась и с любопытством смотрела, как Горохов разворачивал перед Кулагиным рентгенограммы. Потом она встала, подошла к столу. Снимок виден был ей перевернутым. Горохов же со свойственной ему непосредственностью без приглашения обошел стол и склонился над снимком, голова в голову с Кулагиным. Волосы их почти соприкасались — темно-каштановые прямые и волнистая седина.

Кулагин быстрым движением надел очки.

— Ничего не вижу! — резко сказал он.

— А вот! А вот! — повторял Горохов, тыча пальцем в снимок. — Вам не кажется, Сергей Сергеевич, что вот эта тень, — он указал на едва заметное пятно величиной с трехкопеечную монету, — вот это пятно и есть начало начал. Вы возьмите лупу, Сергей Сергеевич! Всмотритесь повнимательней!

— Подождите!

Кулагин почти оттолкнул Горохова плечом, но Горохов, по-видимому, не ощутил резкости его движения. А Крупина невольно взглянула на Федора, который чему-то улыбался довольно-таки глупой и непонятной улыбкой. Он тоже посмотрел на нее — просто и открыто, так, как всегда. С таким вот детским сиянием на физиономии он, бывало, рассказывал Тамаре Савельевне о своих делах и называл ее протяжно: «То-омочка!»

Все было так похоже на прошлое и вместе с тем так не похоже, что Тамара Савельевна испугалась самой себя: того и гляди разревется. И, испугавшись, с трудом сказала:

— Сергей Сергеевич, разрешите… я пойду. Мне еще в отделение.

Кулагин, не глядя, сказал:

— Идите. И вызовите сестру.

Он торопливо рылся в выдвинутом ящике стола. Нашел лупу. Со стуком задвинул ящик.

Горохов опять бесцеремонно склонился над столом, почти касаясь головы профессора.

— Вот! Вот видите теперь?

Вооружившись лупой, Кулагин долго изучал снимок. Потом откинулся в кресле, левой рукой медленно огладил щеки и подбородок, словно проверял, чисто ли выбрит, а пальцами правой, протянутой к снимку, довольно быстро отстукивал «Турецкий марш».

— Ну что ж, вы правы, мой молодой друг, — сказал он после долгого раздумья. — Значит, я просмотрел. Вернее, не придал значения. Рентгенолог тоже, по-видимому, оказался не на высоте. Ну, да не о нем сейчас речь…

Он снова умолк, подняв голову, искоса и коротко глянул на Горохова. А тот продолжал стоять у стола и, как баран на новые ворота, глядел на снимок. И на лице его читалось ничем не объяснимое, но явно счастливое выражение.

— Скажите, голубчик, — с искренним изумлением спросил Сергей Сергеевич, — а почему это открытие доставляет вам такую сногсшибательную радость?

Горохов с не меньшим удивлением перевел взгляд со снимка на Кулагина.