Пока есть просекко, есть надежда

– Если я правильно помню, вы сейчас должны находиться в городе и звонить в дверные звонки. В конце концов, это то, что вам лучше всего удается.

– Я выехал из Тревизо довольно рано. У меня оставалось в запасе немного времени, и я решил осмотреть место работы убитого. Я подумал, что это может быть важно.

– Без сомнения. Но этим займусь я. А с вами мы увидимся позже. В полицейском управлении.

Стуки бросил вопросительный взгляд на агента Спрейфико, который сосал щеку, как он это делал всегда, когда находился в сильном напряжении. По всему видно, дело продвигалось не совсем гладко.

– Комиссар, мы что-нибудь знаем о пистолете?

– По гильзам, найденным на месте преступления, и по извлеченным из тела жертвы пулям мы предполагаем, что это шестьдесят девятый Бернарделли двадцать второго калибра тысяча девятьсот семьдесят шестого года выпуска.

– Никогда о таком не слышал, – сказал Стуки.

– Спрейфико, объясни инспектору, о каком пистолете идет речь.

Агент пустился в детальное объяснение технических характеристик предполагаемого орудия убийства.

– Пистолет с прицелом?

– Так точно. Это означает, что стрелял профессионал.

– Разве профессионал будет стрелять несколько раз с расстояния меньше метра?

– Стуки, если вы хотите и дальше принимать участие в расследовании, я бы вас попросил придержать ваше буйное воображение. Будьте так любезны. Вы иранец?

– Наполовину.

– Значит, я прошу эту вашу половину попросить вторую половину быть повежливее и поосторожнее, – сострил комиссар Леонарди.

Встретившись с доном Амброзио при дневном свете, инспектор Стуки подумал, что патер, судя по всему, всю свою жизнь старался держаться подальше от неприятностей. И, скорее всего, это ему удалось. Румяное лицо с гладкой кожей и ни следа расширенных капилляров, появление которых свидетельствует о кипении души. Волосы слегка тронуты сединой, руки, как у подростка, и мягкий, но цепкий взгляд исповедника, отпускающего грехи с щедростью и добродушием.

Патер пригласил инспектора Стуки в свой рабочий кабинет, обстановка которого была современной и довольно скромной. От старинной церковной мебели, за которой охотятся антиквары, не осталось и следа. О старых временах напоминала только механическая пишущая машинка.

– За такое короткое время Господь призвал к себе сразу двух ваших прихожан, да еще и телеграммой, – начал Стуки, усевшись на легкий алюминиевый стул.

– И не говорите! Все шло согласно прогнозам, и вот вам, пожалуйста, – сразу два несчастья!

– Каким прогнозам?

– Знаете, каждый год имеет свою специфическую кривую смертности. Я регистрирую персональные данные моих прихожан и точно осведомлен о состоянии здоровья любого из них. Я всегда радуюсь, когда в новогоднюю ночь они могут поднять бокалы, встречая еще один год своей жизни.

– Если я правильно понял, встречая Новый год, лично вы пьете за уменьшение числа похорон?

– Вы правильно поняли.

– Это значит, что каждый раз с наступлением нового года вы делаете предположение о количестве умерших?

– Да. Я записываю цифру в календаре в первый день года.

– А в этом году кто выигрывает чемпионат, жизнь или смерть?

– Если исключить очень печальную кончину подростка в начале года, то, что случилось с графом Анчилотто и вот сейчас с господином Спеджорином, в остальном это превосходный год.

– То есть вы хотите сказать, что эти три покойника не входили в ваши прогнозы?

– Совершенно верно. Особенно Симоне Далт, которому было двенадцать лет. Он нас оставил очень неожиданно. Это была огромная трагедия для всего нашего города. Белокурый, как ангел. Такой хороший мальчик.

– Смерть господина Анчилотто вы тоже не могли предвидеть? Вы в этом уверены?

– Знаю, знаю, что говорят в городе: он слишком сильно похудел. Но ведь у графа была навязчивая идея: во что бы то ни стало подольше оставаться молодым. Сам он никогда не жаловался на здоровье.

«Странно, – подумал Стуки, – принимая во внимание то, что у него было…»

Результаты вскрытия не оставляли сомнений. Инспектору достаточно было только взглянуть на них, чтобы понять, что господин Анчилотто только немного ускорил неизбежное. Стуки очень удивило то, что патер не был об этом осведомлен.

– Вы хорошо знали господина Анчилотто?

Священник поерзал на стуле. Он не очень-то доверял этому взлохмаченному полицейскому с чересчур настойчивым взглядом. Сам дон Амброзио позволял себе так пристально смотреть в глаза только самых отъявленных грешников, когда необходимо было достучаться до их скрывающихся за броней душ; и только в течение нескольких секунд.

– Граф Анчилотто был беспокойным человеком. Немного христианин и немного язычник.

– Простите, в каком смысле?

– Перед началом сбора винограда он всегда крестился. Но у него были некоторые слабости, вы понимаете, о чем я говорю. И он в них особо не раскаивался.

– Вы имеете в виду культ Диониса?

– Можно и так сказать. Вы знаете, что каждый год граф дарил мне молодое вино собственного производства? Он доверял моему носу. Господин Анчилотто меня так и прозвал: дон Нос. Меня немного сердило, когда он утверждал, что я должен был стать не священником, а сомелье.