Пока Фрейд спал

Поэтому и Александр не мог расслабиться. Положение обязывает быть строгим. А как, наверное, ему хотелось по-дружески расслабиться, побыть простым дураком. Ан нет, такой роли удостаиваются лишь самые недостойные и незначительные люди.

В этом смысле пьянство – удовольствие народное. Когда ни один правитель не страшен, когда можно короля сравнить с ослом и распространять гнусные слухи о похотливых похождениях его жены на стороне. Пьянство – единственное эффективное оружие против всесилия власти. Тогда уже не страшно. Тогда хочется петь и плясать. И пусть они там, на своих тронах, завидуют жизнерадостной беззаботности. Кому живется лучше всех на свете? Пьяному!

Равнодушие Глава о том, что сложно черпать эмоции там, где их нет

«Ондатр по-прежнему лежал в гамаке.

– Привет, дядя Ондатр, – сказал Муми-тролль.

Муми-тролль и Снифф увидели, как Ондатр спит в гамаке.

– Не мешай мне, я работаю! – ответил Ондатр.

– Работаете?.. Над чем? – удивился Муми-тролль.

– Я думаю, – сердито проворчал Ондатр. – Думаю о тщете и напрасности всего сущего».

Туве Янссон. «Муми-тролль и комета»

1

«Чем меньше девушку мы любим, тем легче нравимся мы ей», – писал прозорливый поэт Александр Пушкин, судя по всему, сведущий в этом вопросе лучше всех. И как тут поспорить, если сама жизнь вторит этим словам каждодневно. Причем не только касаемо любви. Равнодушие притягивает к себе эмоции – правда, без взаимности.

Не то есть определенный романтический ореол в такой холодности, не то просто людям нравится безрезультатно доставать меч из камня. Если переиначить знаменитые слова Игнатия Лойолы (или по другой версии – Никколо Макиавелли), то средства оправдывают цель.

Равнодушие не отвечает взаимностью, как замок, который не подчиняется ни одному ключу. Однако желание повозиться и открыть-таки его, несомненно, сильно. А теперь представьте на секунду, что этот замок поддался в первую же секунду, – как знать, быть может, интерес к нему моментально угаснет. И что делать потом с открывшейся дверью? Заходить? Вот прямо так сразу и без приглашения? Нет уж, ожидание слаще результата. И взор тотчас же обращается к другому неприступному объекту.

Равнодушный человек вызывает интерес: он не замкнут в себе, он может быть вполне сложившейся личностью, даже вполне способен на моральные поступки, однако не имеет обыкновения к чему-либо относиться с ярко выраженным чувством. Он – вещь в себе. Поэтому и становится объектом исследования.

В каком-то смысле он подобен равнодушной природе, которая нас окружает. Едва ли можно вызвать на суд природу и предъявить к ней претензии – она такая, какая она есть. И все, что в ней происходит – а происходит очень много бесчеловечного и несправедливого, – происходит как само собой разумеющееся. Единственное, что остается человеку, это ее изучать. Таков и равнодушный человек. Когда Портосу задали вопрос, зачем он пришел драться с Д’Артаньяном в самом начале популярного романа Александра Дюма «Три мушкетера», то тот отвечает: «Я дерусь, потому что я дерусь». И нет других причин находить иные причины.

Равнодушное отношение к жизни – это осознание того, что судьба управляет людьми и ничего изменить в ней самостоятельно невозможно. А если любые попытки влиять на происходящее вокруг тщетны, тогда зачем вообще проявлять эмоции? Зачем сетовать на плохое материальное положение, если громкими словами его не изменить? Зачем срываться на близких, если человеческие отношения по определению конфликтны? Люди разные, как-никак. И к чему горевать по нескладывающимся отношениям? Стало быть, нужно просто их переносить или вообще не замечать.

2

В романе Алена-Рене Лесажа «Хромой бес» есть следующий диалог.

«– Занятный господин, – усмехнулся студент, – бьюсь об заклад, что это какой-нибудь чудак.

– Да, это довольно странный субъект, – подтвердил бес. – В Испании есть философы-циники – вот это один из них. Он отправляется в Буэн-Ретиро на луг, где бьет прозрачный родник, образуя ручеек, вьющийся среди цветов. Философ проведет там целый день, любуясь на красоты природы, будет играть на гитаре, размышлять и потом запишет свои впечатления. В карманах у него его обычная пища, а именно несколько луковиц да ломоть хлеба. Такова воздержная жизнь, которую он ведет уже десять лет, и если бы какой-нибудь Аристипп сказал ему, как Диогену: „Умей ты угождать великим мира сего, так не питался бы луком“, – этот новейший философ ответил бы: „Я угождал бы грандам так же, как и ты, если бы согласился унизить человека до того, что он пресмыкался бы перед другим человеком“.