Пока греет огонь

Они разительно отличались друг от друга. Степан Круглов, светловолосый молодой человек, высокий и сильный, с волевым лицом, одетый в штормовку и кирзовые сапоги, чувствовал себя в лесу хозяином. Он шумно вдыхал настоянный на диких травах целительный воздух и, как ребенок, откровенно восхищался открывшимся взору неповторимым пейзажем.

Его напарник, лысый, обрюзгший мужчина средних лет, исподлобья оглядывая ели и кедры, шел сгорбившись.

Когда ему под ноги, тоже обутые в кирзовые сапоги, попадали тоненькие деревца, он не задумываясь вминал их в жирную почву. Таким способом он утверждал свою власть над тайгой и отчасти пытался ей отомстить.

Не одну пару сапог истоптал он по таежным тропам, а чувствовал себя здесь тем не менее всегда чужим и лишним. Не давалась ему тайга, не признавала своим.

Петру Маслову не по душе открытая натура Степана. «Притворяется. Все притворяются, и этот притворяется»,— хмыкал он, когда Степан начинал горячо восторгаться красотой сибирского леса или подолгу наблюдал за какой-нибудь пичужкой, чем выводил Петра из себя. «Нет. С таким непременно влипнешь в неприятную историю».

Петр привык вести себя в лесу тихо, мирно. Если увидит человека, то постарается за версту его обойти, чтобы на глаза лишнему свидетелю не попасться. Зачем, спрашивается, ненужная встреча? К чему? В лес не душу лечить ходят, а за мясом и пушниной... Каждый живет как умеет. Умные, вроде Степана, цветочки нюхают, а те, что не способны понять прекрасное, мясо круглый год жуют да пухлые животы поглаживают... Каждому свое.

— Петро,— раздался громкий голос Степана.— Иди погляди, какой я муравейник нашел. Чуть поменьше Ключевской сопки. Иди. Не пожалеешь.

—Да чтоб тебе провалиться,— негромко выругался Петр и не подумал пойти на голос Степана.— Надоело. Баста. Весь день кормит нравоучениями... Этика... Эстетика... Гуманность... Понабрался всяких заграничных слов и мелет без передышки… Учитель... Под носом бы у себя лучше вытер. По зайцу не выстрелил. В двух шагах заяц поднялся. Рано, говорит, вот в ноябре настреляемся. А то не знает, что до ноября их всех перехлопают. Упаси боже,— Петр посмотрел на верхушки деревьев, словно надеялся увидеть на ветвях самого бога,— если я еще раз пойду на охоту со Степаном. Это же первая сволочь. Сегодня прикидывается другом, а завтра за руку схватит.

И поведет куда надо. Не задумываясь, поведет. Ишь, озирается как. Опять что-то увидел... Любуется... Ну и пусть любуется,— Петр ухмыльнулся. А все-таки он провел Степана...