Пока греет огонь

У Рыжика прекрасный слух. Ему становится не по себе, когда он слышит перестук зубов. «Тук-тук-тук». Будто десятки дятлов долбят старую липу.

Изредка человек бросает в огонь зеленые ветки, и тогда густой дым мощным потоком устремляется ввысь.

Ночью Рыжик осмелел и почти вплотную приблизился к костру. Усевшись в пяти шагах от огня, он молча наблюдал за ворочавшимся на пихтовых лапах охотником.

Человек бредил. Он выкрикивал слова. Пес не понимал их значения, но интонация, с которой они произносились, пугала его.

Откуда ему было знать, что человек продолжал свой поединок. Что он вновь и вновь видел оскаленную пасть, роняющую сгустки кровавой пены, слышал ужасный рев.

Вокруг тонко поют ели, отпевают страдальца. Ладаном дышат зеленые иглы. Белой лампадкой качается в их вершинах хмурая луна. «Ой, беда-то какая! Ой, лихо!..» «Лихо, лихо»,— повторяют за елями пихты. Суровые кедры стыдятся слезу на снег уронить — крепятся. Не пристало им голосить.

«Эка невидаль — человек погибает,—шипят в костре сучья.— Ничего нет вечного на этом свете. Так стоит ли плакать и убиваться по человеку? Кто он? Он спит и бодрствует. Он наяву и в бреду. Он мертв и здравствует. Он все и ничто. Кто захочет его обидеть — не стесняйтесь! Смотрите, смотрите, как извивается от холода, значит, жить хочет. Только достоин ли он жизни? Не напрасная ли трата времени? Кто он, как не песчинка малая в море лесов? Пусть погибает. Пусть. Нас никто не жалеет. Придет срок, все упадут на землю, жалостливые и бессердечные»,— шипят сучья из последних сил и гаснут. Вьется слабый дымок из груды почерневших трупиков, скользит ввысь тонкой иголкой.

Тяжелое, похожее на бульканье разлившегося ручья дыхание охотника притягивает темноту. Она на черных крыльях спешит упасть ему на грудь. Сгущается тьма, вбирая в себя свет и луны, и звезд, и последних искорок угасающего костра.

Где-то неподалеку громко выстрелило дерево. Короткое эхо, не успев окрепнуть, запуталось среди частого кустарника и обессилено упало на снег.

Не пошевелился человек, не вздрогнул. Инеем одежда покрылась, лицо спокойное, строгое, словно березовая кора с черными черточками вместо глаз.

Крепчает мороз под утро. Слышно, как заохали ели, застонали осины.

Рыжику бояться нечего. Для сытого пса любой мороз — забава. Для голодного — беда великая.

И впрямь, пора елям отпевать покойника. Дыхание едва слышно. Еще немного — и совсем остановится. Смелый был человек. Медведя смог напугать. Жалко такого.