Пока я здесь

Однажды мне приснилась наша театралка, и там на репетиции была незнакомая девочка. Её в реальности моего сна все называли почему-то Алёной Коробкиной, и я тоже называла. Хотя вообще-то я прекрасно знала эту самую Алёну Коробкину, она была из параллельного. Мы вместе в театралке занимались, она ужасно противная, а все считали, что хорошенькая, потому что тоненькая, рыжая и глаза такие, как у лисички. Ну вот, а во сне Алёна была не рыжая и не с лисичкиными глазами, а толстая, маленькая и в очках и вела себя совсем иначе, приятнее. Но во сне это совсем не удивляло, я знала, что это наша Алёна.

И тут было то же самое. Я сидела рядом с Тай и понимала, что на самом деле это кто-то из моей реальной жизни, просто здесь это девушка с тёмными волосами, которую зовут Тай… Или даже Тщай. А в моей реальности это может быть девочка со светлыми волосами или даже взрослая женщина. Или вообще мальчик. Ну бывает же так, что во время спектакля один и тот же человек изображает разных персонажей, и мужских, и женских, особенно в моноспектакле! Так что Тай на самом деле – это…

– Ты чего? Потухнет же!

Тёплые пятна и тени на экране дёрнулись. Мысль тоже дёрнулась. Я всего на секунду знала, кто такая Тай. И про остальных тоже знала. Вот кто на самом деле мама Толли, Ларий, Тьма, даже Юра! Они… Ой! Всё! Теперь не вспомнить.

– Ну что дальше, а?

Она очень сильно стиснула мою руку! И я продолжила говорить и показывать. Самые обычные вещи. Как мы летом на даче ходили с мамой и Мелочью в деревенский магазин.

Мы приходим. А там на крыльце кот. Огромный такой. Больше Мелочи почти в два раза. И Мелочь на кота лает, а кот лежит. И всем котом показывает, что ему абсолютно плевать… А Мелочь прямо в шоке, лает так, будто хочет всего себя излаять. И на Мелочи ещё такая смешная кофточка в цветочек, типа гавайская рубашка, и кот по сравнению с ним ну совсем уже хищник, гавайский тигр… Продавщица вышла и стала снимать на телефон, а Мелочь у нас умница, просёк, что это его снимают…

Я смотрела не на Тай, я очень боялась увидеть, кто она на самом деле. Я смотрела на её экран, он сейчас мерцал, как толстая свечка, у которой фитилёк горит внутри восковых стен… Такой желтоватый тёплый свет, на котором качается тень… Это пламя от сквозняка. Тени на светлой стене. Овальные и узкие. Ветер. Дача, август.

Я показывала Тай про дачу, маму, яблоки, про Мелочь. И мне сейчас это всё казалось таким прекрасным! Таким далёким, таким воображаемым. Наверное, я заплакала.

– Хочешь, я тебе тоже покажу? Своё?

Наверное, у них здесь… Это как тайнами делиться, когда дружишь.

Конечно, я хотела. Только я боялась, вдруг у Тай будет всё плохо. Ведь её детство – это милосердный дом. А там ведь сироты?

Но воспоминания были тёплые.

Тай сидела на дереве. Она была маленькая, но видно, что это Тай – такая же причёска и скулы. И ещё она улыбалась. Сидела, болтала ногами и… Она улыбалась мальчику. Тоже мелкому, он стоял под деревом и кидал в Тай… Я не разобрала, но вроде это были абрикосы или очень мелкие яблоки. Тай их иногда ловила, а иногда пропускала, тогда мальчик поднимал и кидал снова… Потом абрикосы, наверное, кончились.

– Йула, лови!

Маленькая Тай вынула что-то из кармана, кажется, конфету, кинула вниз, мальчик поднял. Улыбнулся, развернул фантик… Тай снова крикнула:

– Лови!

И прыгнула с дерева!

Вжух! Будто листья и трава перед глазами. Тай лежит на траве, обхватив коленку, а мальчик… Это ведь Юра… только помладше… он зовёт на помощь, и по дорожке сада быстро идёт женщина с очень белыми волосами. Мама Толли. Она протягивает руку, гладит Тай по больной ноге, шепчет… Слов не разобрать, но я легко представляю голос мамы Толли: «Капелька моя, всё будет хорошо».

Хотя нет, про «хорошо» это моя родная мама. Моя другая… Интересно, а какая мама у Тай? Как Тай оказалась в милосердном доме?

Я не успела спросить. Тай села совсем близко, так, что я чувствовала её локоть и ногу, не теплее моих… Можно было протянуть руки к экрану, как к батарее.

В воспоминаниях было лето. А тут… Я слышала, как за стеной гудит ветер, подвывает маяк. Квартира стихала. Где-то далеко, за несколькими дверями, плакал младенец, а ещё чайник свистел и, кажется, вода шумела. Никаких нормальных звуков – телевизор, музыка… Даже в спектакле про коммуналку были баян и патефон, радио играло. А тут… Такого вообще не бывает?

Я думала, что придётся объяснять про музыку, как тогда Юре про кофе. Но Тай поняла.

– Песни? На богослужениях бывают, это часть обряда… У тех, кто верит, как ты…

Я верю? А да, точно, они же чего-то пели, на том празднике в мою честь.

– И это всё?

– Ну… Это же…

Тай сказала слово, что-то вроде «грех» и «табу», если по смыслу. Музыка – это ведь эмоции из-за того, чего на самом деле не было. А это противоестественно или как-то так. Я не разобралась. Думала о своём. Не сразу поняла, что Тай замолчала. Стена гудела от ветра. Холодно.