— Я видела некоторые Ваши работы, мисс. Мне нравится Ваш неординарный стиль. Я вижу Ваше отражение в работах…
— Флинн сказал, что Вам удалось продать одну из моих работ, — перебиваю её совсем не намеренно. Это случается скорее от волнения, и уже успеваю испугаться того, что совершила ошибку, сделав это, но миссис Уолш одаривает меня понимающим теплым взглядом. Её глаза смеются.
— Одну? Мы продали сразу три Ваши работы, Харпер. Признаюсь, одну из них я повесила у себя в кабинете, так сильно она запала мне в душу, — произносит она заговорщицким голосом, словно кто-то подслушивает нас рядом. Из красного моё лицо становится белым, как мел. Три? Сколько моих картин он смог увезти?
— Я проводила выставку молодых художников. Я больше люблю работать с людьми, чьи имена уже успели прозвучать на мировой арене искусства, но время от времени даю шанс и молодым талантам. Были строжайшие условия отбора работ. Когда Флинн попросил меня взять и Ваши работы, я удивилась. Наш сын редко просит нас вообще о чем-либо. Тем не менее, я дала ему свой категорический ответ — нет. Но, милая моя, стоило мне посмотреть на эти мазки, как я просто пришла в восторг. Где Вы учились рисовать?
Её пальцы всё сильнее сжимают мои. Её голос звучит полнее, громче, увереннее. Ещё никто не расхваливал мои работы с таким восторгом, как эта женщина. Никто ещё не говорил мне о моем таланте с такой уверенностью, как она. Никто, кроме одного человека…
— Дома. Мой отец покупал мне книги, в которых были разные техники, которым я обучалась… Просто мне нравилось это и… — мне неловко говорить об этом. Особенно, когда мои воспоминания вновь обращены к отцу, чувствую легкое прикосновение грусти, что холодком пробегает по спине. — Простите, так насчет продажи моих работ…
— Деньги я перешлю на Ваш личный счет. Касательно будущих перспектив, я бы хотела обсудить с вами условия нашей последующей взаимосвязи. Я бы хотела провести Вашу персональную выставку. Люди в восторге от Ваших работ, Харпер. Думаю, это было бы замечательно…
Знакомый звук рингтона на телефоне Флинна отвлекает меня. Сквозь общий шум мне удается расслышать его. Его телефон рядом с моим локтем. Он забыл его.
У меня перехватывает дыхание, когда замечаю на экране высветившееся имя — Брук.
— Всё в порядке, милая? — спрашивает у меня миссис Уолш, выводя из транса.
— Всё нормально? — спрашивает Флинн, ставя передо мной чашку с душистым горячим чаем. Он смотрит на меня в недоумении, когда я не могу выдавить из себя и слова.
Затем я всё же выпускаю наружу фальшивую улыбку.
— Думаю, это отличная идея, — отвечаю миссис Уолш. — Это так замечательно. У меня просто нет слов.
Глава 18
Эйприл
Харпер позвонила ровно в полночь. Я ждала её звонка, но не ответила. Она предала меня. Единственный человек, который должен был бы оставаться на моей стороне до конца моих дней, предал меня. Её имя теперь следующее в списке предателей, сразу после Лиззи. Я не ожидала от неё этого, но нож предательства обычно попадет в спину, поэтому в этот раз я была, наверное, готова к удару. Но в руках родной сестры этот нож оказался куда острее других торчащих из моей спины клинков.
Она звонила ещё несколько раз. Игнорировать её оказалось сложной задачей, но, глотая слезы обиды и разочарования, я пропускала звонок за звонком. Спустя час она решила записать голосовое сообщение, оставив меня в покое. Я удалила его, не удосужившись даже прослушать. Знаю, что она просто снова сделала попытку оправдать и себя, и его. Харпер любит Флинна, и каким-то образом это должно что-то изменить. Она считает, что это правильно — любить парня своей лучшей подруги. Правильно врать ей в глаза. Правильно бросать свою сестру в день её рождения ради этого же парня. Для неё правильным решением стало бросить меня, променяв на человека, который стал её минутным счастьем и который, скорее всего, бросит её, заметив на горизонте кого-то более наивного, чем она.
Мама не любила Харпер. Она показывала свою нелюбовь в пренебрежительном отношении к старшей дочери. Постоянно пыталась словом задеть Харпер, но та всегда отмалчивалась, будто ни одно слово матери не имело для неё значения. Харпер никогда не говорила плохо о маме, хотя та постоянно указывала ей на её недостатки, часто сравнивала её с отцом, словно это было чем-то унизительным. Мне никогда не были понятны эти отношения.
Я любила Харпер, как сестру. Любила, как она читала мне перед сном сказки. Как расчесывала мои волосы и заплетала аккуратны косы. Мне нравилось, как она с сестринской заботой целовала меня в лоб, а затем спускалась вниз и сидела некоторое время на лестнице, возвращаясь, когда я уже засыпала. Иногда я пыталась защитить Харпер перед матерью. Мама всегда говорила мне с ласковой улыбкой на лице, что я слишком маленькая, чтобы понимать это, но всегда обещала смягчить свой тон.