Пока мы не встретимся вновь

Дельфина прочитала письмо Фредди и протянула его через стол Арману. Он быстро пробежал письмо глазами, затем стал читать более внимательно, вдумываясь в каждую фразу. Дельфина следила за выражением его лица.

Когда он положил письмо, она нетерпеливо спросила:

— Ты удивлен?

— Потрясен. Кто бы мог подумать о разводе? Восемь лет совместной жизни без всяких неурядиц — по крайней мере, никто из нас о них не знает — и вот тебе на: все кончено, и она еще пишет, что никто в этом не виноват. Когда два порядочных человека женаты восемь лет, у них есть общий ребенок, общая жизнь, как же можно разводиться без всякой причины, если никто не виноват? Или это новая американская идея?

— Нет, просто Фредди дает нам понять, что она и впредь не собирается обсуждать эту проблему и не желает выслушивать вопросы. Это все ее гордость, бедная девочка. Она дьявольски гордая и никогда не выставляет напоказ своих чувств. В ней нет тщеславия — во всяком случае, я этого не замечала. Это что-то другое: скрытность или даже дикость. Помнишь, как они впервые приехали к нам, когда еще жили в Англии. Она старалась не подать виду, как несчастлива. Фредди всячески пыталась убедить меня, что ее жизнь — воплощение мечты о счастье, но если даже сестре она не рассказала о своих неприятностях, то кому еще могла она довериться? Фредди так и не научилась принимать поддержку и помощь от других. Она упряма и непокорна.

— А намного ли ты отличаешься от нее, детка?

— Да, со мной тоже трудно иметь дело, но только не тебе, — медленно произнесла Дельфина. Ей было тридцать два, еще три года, и почитатели во Франции сочтут, что она вступила в бальзаковский возраст, а пока она радовалась каждой минуте и уходящей молодости. — Поэтому я понимаю Фредди. Ты «вычислил» меня с первой минуты нашей встречи. Мне никогда не удавалось что-то скрыть от тебя. В один прекрасный день я прекратила все попытки делать это. Тони же никогда не знал Фредди, тебе не кажется?

— Мой бывший шурин всегда казался мне загадкой… по-моему, поговаривали о том, что он принадлежит к пятнадцатому поколению английской аристократии — а это совершенно непостижимо для меня, даже при моем прекрасном знании человеческой натуры. Это, кстати, одна из причин, по которой я не пытался снимать фильмы об англосаксах — ни драматические, ни любовные. Я не понимаю их «фокусов».

— Не знаю почему, но мне вдруг вспомнилась детская любовная история Фредди.

— А что за история?

— Прошлым летом, когда мы с детьми были в Вальмоне, мы с мамой разговорились по душам. Она рассказала, что в шестнадцать лет Фредди до смерти влюбилась в своего пилота-инструктора. Несколько лет никто не догадывался об этой связи, пока однажды мама не увидела их вдвоем. Тогда она все поняла. Мама сказала, что это была очень сильная страсть и с его, и с ее стороны… но после войны, когда она спросила Фредди, что с ним стало, сестра ответила, что они не поддерживают отношений уже несколько лет и переменила разговор. Я бы никогда не поверила, если бы не мама сказала мне об этом.

— Так вот о чем беседуют мать и дочь, оставаясь наедине!

— Конечно, если мы не жалуемся на мужей. Видишь, как многого ты еще не знаешь о женщинах, Садовски? Вот представь: маленький наивный сорванец Фредди, которая живет вне брака с сорокалетним мужчиной… а я-то думала, что скандал в семье из-за меня. Теперь-то ясно, что произошло. Она устала от Тони и всей этой английской чопорности. Сыта по горло. В конце концов, она поняла это и бросила его. Держу пари на что угодно: у Фредди есть другой мужчина, который ждет своего часа, и скоро мы узнаем о нем, если, конечно, она захочет нам об этом сообщить. Таков подтекст этого письма. И все же мне жаль ее… Эти восемь лет были нелегкими. Мне жаль и Энни. Но особенно мне жалко Тони. Бедный малый. Ужасно трудно пережить развод, понимая, что тебя отвергли. Как удар по зубам.

Почту в Вальмоне приносили после полудня. Ева отложила письмо Фредди в сторону, чтобы потом не спеша прочитать его. Сейчас она готовила завтрак для покупателей. Ева обошла длинный овальный стол из полированного дерева; плотные, украшенные кружевами подставки для блюд лежали напротив каждого стула. Она раскладывала карточки с именами гостей — дело, которое никогда никому не доверяла. Сюда она посадит покупателя вин для разрастающейся сети английских отелей, а здесь, решила Ева, сядет покупатель из Вальдорф Астории из Нью-Йорка и его жена, справа же от нее займет почетное место покупатель вин из Парижа, а его жена сядет слева от Поля. Что же до пары из милой маленькой Бельгии, где шампанского на душу населения выпивается больше, чем в любой другой стране мира, то он расположится слева от нее, а его жена — справа от Поля, рядом с начальником винного погреба, который всегда присоединяется к ним. Слава Богу, думала Ева, что она, как жена дипломата, привыкла почти автоматически решать все это. На этой неделе ей пришлось устраивать четыре таких приема и почти столько же званых обедов.