Пока мы не встретимся вновь

— Она отчетливо произнесла «я хочу летать», — рассказал Поль Еве задолго до того, как Фредди исполнилось три года. — Она повторила эту фразу пять раз. При этом она гудела, как маленькие самолеты из аэроклуба, и бегала по комнате, размахивая руками.

— Это очередное детское увлечение, дорогой. Наверняка все дети хотят летать, как феи из сказок, — ответила тогда Ева.

— Она имела в виду, что хочет летать на самолете. Ты знаешь ее не хуже меня. Она всегда высказывает то, о чем думает, — серьезно возразил Поль.

— Откуда у нее подобная мысль? Она, скорее всего, хочет, чтобы ее покатали на самолете.

— Откуда ей знать, что на самолетах можно кататься?

— Уверяю тебя, дорогой, не я внушила ей эту мысль. И если уж на то пошло, откуда она узнала, что люди летают на самолетах? Здесь не о чем беспокоиться… Она, вероятно, воображала себя самолетиком, — предположила Ева.

И забыла об этом разговоре, пока годом позже Фредди, мирно игравшая в своей комнате, не выпрыгнула из окна второго этажа, держа над собой небольшое одеяло и, очевидно, надеясь, что оно заменит ей крылья. Она приземлилась в густые кусты, поэтому дело обошлось лишь ушибами и синяками. Когда насмерть перепуганная Ева прибежала спасать дочь, та уже выбралась из кустов, разочарованная, но ничуть не обескураженная, и серьезно заявила:

— Надо было спрыгнуть с крыши, тогда бы это сработало.

Еве было тридцать четыре года, однако, прислушиваясь к воркованию голубей, она ощущала себя и старше, и моложе. Старше из-за распорядка дня, подчиненного выполнению официальных обязанностей, а моложе, потому что жила на вершине холма, в доме, который мог вести свой род от классической испанской гасиенды с ее арками и балконами, двориками и фонтанами, крышей, покрытой красной черепицей. Старше потому, что у нее были две красивые, быстро взрослеющие дочери, каждая из которых по-своему сводила ее с ума, а моложе потому, что она собиралась сегодня идти на бал в длинном черном шелковом платье от Говарда Грира, волнующем и открытом, как и любое вечернее платье, держащееся на плечах лишь на ниточках из искусственных бриллиантов. Старше из-за того, что она была женой генерального консула Франции, а моложе потому, что ее волосы свободно падали на плечи мягкими волнами, как у русалки. Такова была мода времени, и в соответствии с нею она красила губы ярко-красной помадой, не жалела туши для ресниц, подводила брови карандашом, накладывала тени на веки и носила минимум нижнего белья. Моложе потому, что жила она в Голливуде, где все были намного моложе других людей в мире. Повинуясь настроению, Ева закружилась в танце по спальне, бессознательно напевая мелодию «Последнего танго». Насмешливый припев этой песенки: «Танцуй свое танго!», много лет назад шокировал ее тетку, когда она впервые услышала его.

Строительство «Грейстоуна» — поместья, равного которому еще не было в Лос-Анджелесе, завершилось в 1928 году. Если бы его возвели веком раньше во Франции или в Англии, оно считалось бы превосходной резиденцией, не претендующей на звание замка. Общая площадь его пятидесяти пяти комнат не превышала полутора тысяч квадратных метров, а Доини, разбогатевшие на нефти, ограничивались штатом слуг всего в тридцать шесть человек, что было несравнимо с масштабами «Хижины» Ньюпортов или загородного дома Вандербильтов. Поместье располагалось в ста метрах к северу от недавно проложенной и еще недостроенной сельской дороги, получившей название «бульвар Сансет»: пока там были построены лишь бензозаправочная станция и закусочная под названием «Гейтс Нат Кеттл». В общем, классическому «Грейстоуну», с каменными стенами, выложенными толстыми плитами уэльского сланца, с его сотнями квадратных метров угодий в характерно строгом стиле эпохи Ренессанса, не хватало лишь рва с водой, чтобы почтительное отношение к нему общества поднялось до недосягаемых высот.

Когда мисс Доини давала бал, к ней приходили все.

Ева вцепилась в руку Поля, неожиданно почувствовав робость. Это был их первый большой выход после приезда в Лос-Анджелес. Еве понадобилось столько времени, чтобы познакомиться с жизнью французской части населения города, что она успела завести себе друзей лишь среди местных французов.

Поэтому они с Полем не знали ни нефтяных, ни газетных магнатов, ни владельцев обширных земельных участков под застройку, ни людей из Хенкок Парка или Пасадены, то есть самых богатых и могущественных людей в городе — короче, никого из тех, кто собрался этим вечером у Доини. Среди гостей Ева узнала лишь нескольких самых знаменитых звезд кино, которых пригласили присоединиться к избранному обществу, но те, разумеется, не знали ее.