Пока мы рядом (сборник)

Я помнил. Тогда, через год после их с Дэном свадьбы, нам предложили командировку на Урал: я – репортером, Дэн – за рулем. Молодые и бесшабашные, мы и жен по просьбе Дэна захватили с собой. Работать тогда они не работали, и нам казалось прикольным показать им настоящую российскую глубинку (хотя я тогда уже подозревал, что, в отличие от нас с Ириной, коренных москвичей, Дэн в Губахе и Элька в Хохляндии глубинку повидали такой, какая нам и не снилась!). Сказано – сделано. Чистый воздух, нетронутый лес, молоко, как сливки, и сметана, как творог… Простые незатейливые деревенские нравы. Жизнь неспешная, тихая, людей, по московским меркам, горстка, все знают друг друга. А страсти кипят – куда там столице! Приехали мы по письму – писала мать неудавшейся невесты-дочери, бывшая учительница.

Дочь собралась замуж за геолога. Тот прожил в их избе три летних месяца, на будущий год обещал забрать ее в Москву, знакомить с родителями. А стоило ему уехать – им стали подбрасывать записки с угрозами, мол, не бывать твоей свадьбе! Мать знала автора записок – прежнего ухажера дочери, сына председателя сельсовета. Красивый, богатый, ни в чем не знал отказа, все девки на него вешались, а тут на тебе – такая проруха! Сельская учительница просила разыскать в Москве жениха дочери, узнать, насколько серьезны его намерения, и если серьезны, то пусть приезжает не мешкая, а то как бы не было беды! А если несерьезны – пусть напишет дочери письмо, что отказывается от нее, может, и переменит она свои взгляды, и вернется к прежнему – старый друг лучше новых двух!

Найти геолога мы не смогли, хотя честно обзвонили все московские институты, от геологоразведочного на Моховой до ГИНа на улице Пятницкой в Пыжевском переулке. Или он дал девушке неверные сведения, или работал в какой-то другой отрасли. Правда, выдержки из письма старушки с обращением к нему мы все же напечатали – пусть сам отзовется. И письмо было написано так искренне, с такой тревогой, с такой настоящей верой в мудрую Москву, что Мариша решила послать нас разобраться на месте: может, чем помочь, может, защитить от сына председателя, может, рассказать, к чему привела эта незатейливая, но заразившая нас тревогой за девушку история…

А приехали мы к разбитому корыту, если не хуже! Герой нашей статьи не ответил. Девушка по-прежнему и слышать не хотела о старом ухажере. А тот, узнав, что о них пишут в московских газетах, возомнил себя непризнанным Ромео. А может, Отелло. Словом, больное самолюбие и тщеславие так замутили ему мозги, что на Новый год, перепив паленой водки, сговорился он с судимыми ранее дружками. Девушка приехала навестить мать на каникулы и встретила их кодлу в лесу на полпути от станции к дому. Парни заломили ей руки, зверски изнасиловали и бросили в лесу. Сама мать и нашла ее в сугробе через несколько часов – тревога погнала ее на станцию. Еще час-другой – и девушка замерзла бы насмерть. А так ее спасли. Но душа ее замерзла. Ходит как тень, все ее пугает, на мужчин и смотреть не может.

И пришлось нам с Дэном уже не романтическую любовную историю отслеживать, а пересказывать сухие страницы психиатрического заключения.

Особенно обидным показалось, что тот самый сын председателя остался, по сути, безнаказанным – ведь в милицию обращаться пострадавшая не стала. Мать по старой деревенской привычке решила не выносить сор из избы, не позорить дочь еще больше. И предложенные председателем отступные не взяла. Тихо собрались с дочерью – и уехали с глаз долой. А мне, да и Дэну, наверное, впервые так больно стало за эту девочку, такой беспросветной показалась доля многотерпеливой русской женщины, так и не научившейся ни крушить ребра, как Никит'a, ни запудривать мозги, как Анжелика, ни, наконец, без стыда выставлять напоказ грязное белье, как Моника Левински!

Вечером в день отъезда наших героинь мы с Иркой впервые почему-то оказались одни. Дэн готовил на завтра машину к отъезду, а моя благоверная, по своей хохляцкой домовитости, почесала в село за настоящим деревенским хлебом и салом – на дорожку.

Мы сидели у пруда, где бабы днем стирали белье, возле мостков. Молчали. И неизвестно отчего мне вдруг захотелось обнять Ирку, сказать ей ласковые слова, зарыться лицом в ее русые волосы и заслониться ими от неотвязных малаховских качелей у железной дороги… Я наклонился близко-близко к ее доверчивому лицу и, сам не зная как, произнес:

– Знаешь, ты, наверное, устала за целый день. Смотри, какие пыльные стали босоножки. Хочешь, искупаемся?

В ее глазах появилась такая удивленная радость, и вся она сделалась такой красивой, такой неожиданно желанной, что я, не дожидаясь ответа, продолжил:

– Конечно, вода здесь холодновата, да и пиявок полно, наверное. Давай я сперва окунусь, а потом помогу тебе хоть ножки вымыть.

Так мы и сделали. Ноги я вымыл ей сам, бережно, едва касаясь, как огромную ценность… Той же ночью мы отлучились в лес и стали близки… И потом на целую неделю меня отпустила из своих тисков моя заветная первая любовь…