Пока мы рядом (сборник)

И вместо того чтобы бездельно мотаться по комнатам и предаваться опустошающей грусти, а то и – чем черт не шутит? – просто и примитивно сдружиться с бутылкой, я потихоньку нашла себя еще в одном занятии – стала писать стихи и рассказы. Стихи о Средневековье, о путешественниках и монахах, коротенькие смешные четверостишия. Никогда не думала, что живая вязь родного языка так податлива, а слова так гармоничны и совместимы, как цветные стеклышки в калейдоскопе.

Словом, тоска моя ушла, я стала даже давать небольшие приемы, куда охотно стекались семьи преподавательского состава. Я блистала на файв-о-клоках и писала ободряющие письма Бесси, уверяя ее, что после школы мы вместе уедем куда-нибудь. У меня даже завелись поклонники, пенявшие мистеру Сименсу, что тот скрывает красавицу жену за семью запорами.

А Сименс тоже блистал перед гостями живостью и остроумием, а оставаясь со мной, прятал мои стихи и с грустью наблюдал, как я радостно навожу порядок в индийской коллекции Лакшми-рани. И скоро я научилась читать в его глазах и вспоминала одну лишь досадную малость: все прекрасно, жизнь солнечна и полна чудесных планов, но… только при одном условии – уверенности в наличии двух таблеток наутро. В том, что это условие непременно и обязательно, я однажды имела случай убедиться.

Вечером под Рождество Сименс как-то пришел домой без сил и буквально рухнул на банкетку у двери. Я впервые увидела его таким. Лицо его было даже не бледным, а каким-то серым, глаза покраснели, а руки мелко и непрерывно дрожали. Меня стесняться ему было нечего, а прислуга в праздник всегда имела отгул.

– Мэй, дорогая, – заговорил муж каким-то глухим дребезжащим голосом, – срочно пошли телеграмму в школу, чтобы Бесс задержали на Рождество. Хотя бы на два-три дня! Я очень болен и раньше не выкарабкаюсь.

Я встревожилась. Конечно, я сделала, как он просил. Вслед за телеграммой, не выдержав, сама позвонила в школу и подозвала Бесс к телефону. Пробовала утешить ее. Услышав, как горестно дочь плачет в ответ, я потеряла терпение и напустилась на мужа, требуя объяснить, что происходит! И тогда впервые Сименс четко и ясно рассказал мне, что поставки «товара», как он называл фэнтэзи, прерваны, возможно, на неделю и что на это время нам лучше обоим остаться одним – он знал, как мучительно проходят такие дни.

В тот раз я ему не поверила. Поставки задержали всего на три дня. Но с тех пор я стала тщательно следить за наличием запасов фэнтези в доме. Вы хотите узнать, что с нами было?

Трудно объяснить. В первый день мы с ним непрерывно ездили в машине по небольшому Оксфорду. Кругом переливалась рождественская иллюминация, сновали увешанные свертками и пакетами приличные граждане. А нам – я знала, что и ему тоже – казалось, что все затянуто липким черным смогом, сдавившим легкие. Праздничные лица и краски вызывали отвращение, в сердце царили уныние и безнадежность, хотелось как-то двигаться, хотелось зевать, чтобы не стучать зубами, и подпрыгивать на ухабах, чтобы дома не биться головой об стенку.

Дома мы распили рождественское шампанское – с таким же отвращением, не допив и половины бокала. А ночью лежали без сна, ощущая, как холодная судорога ползет от кончиков пальцев по всему телу. Ни аспирин, ни болеутоляющие, ни горячая ванна не помогали. К концу третьего дня мы дошли до предела терпения, за эти дни я ни разу не вспомнила о дочке – так плохо было самой! – и наконец появился долгожданный курьер. Муж еще мог сдержанно принять его, я же подслушивала под дверью, нетерпеливо дожидаясь, когда он уйдет. А выпроводив курьера, мы уже не могли ждать действия таблеток и ввели препарат друг другу в вену…

И до самого утра я была с вами, мушкетеры. Мы вырезали наши инициалы на скамье под густыми елями, окруженной плотным пахучим ковром хвои. Мы плавали на автомобильной камере по речке Пехорке, и, выбираясь на мелководье, я с визгом отдирала от щиколоток толстых черных пиявок. Мы воровали у коменданта кроликов и обустраивали их жилище в чаще дачного леса. Сидели вечером в клубе на киносеансе, где однажды мы с Киром чуть не поцеловались в темноте, но лишь ощутили россыпь колючих иголочек по всему телу. И до утра оставалось со мной свободное, независимое, необозримое наше счастье – тогдашнее, возле железнодорожного полотна в Малаховке…

Утром мы приняли свою обычную дозу и стали прежними – веселыми, гостеприимными, своими в среде оксфордских чопорных англичан. И Бесси, наконец-то взятая на рождественские каникулы, не заметила в нас ничего особенного.

Новым же в наших отношениях стало одно: я попала в зависимость от Сименса, и это придало ему спокойствие и уверенность. А моя жизнь теперь длилась от дозы и до дозы, и я не думала ни о чем, кроме этого.