Пока небеса молчат

– Зачем ты меня сюда привел? Тут клетка, тюрьма, нельзя одной выйти на улицу. Телевизор нам нельзя смотреть. В доме кроме Дарама никаких книг, Эмель читает по складам, а младшая жена и вовсе неграмотная. Ей всего пятнадцать лет, она в мячик еще хочет играть и в куклы… В городе каждый день стреляют, дома взрываются, а что со мной будет, если тебя убьют? Четвертой женой к Вакиду не пойду, лучше умереть, чем такая жизнь.

Боялась, что Шадар опять посмеется или начнет ругаться, плакала тихо, в глазах будто насыпан песок, в горле першит. Зачем я ему больная нужна?

– Да-а-а… протянул Шадар, – от такой жизни ты скоро зачахнешь, долго нельзя здесь оставаться. Но придется потерпеть, у меня возникли небольшие проблемы.

– Уедем! Прошу тебя, уедем отсюда.

В этот миг я готова была в одной рубашке кинуться ему на шею, лишь бы согласился скорее покинуть Махраб.

Шадар поцеловал меня с лоб, как ребенка, потом вытер слезы с моих щек, я чувствовала, какие жесткие у него пальцы – каждый день приходится сжимать оружие.

– Мне предложили не ту работу, на которую я рассчитывал. Некстати конкурент появился – денег почти не просит, зато обещает сделать много. Подозрительный человек, я бы ему не доверился, но Хабир меня очернил перед Мясником. Не может простить, что отказался тебя в Хамсуше отдать. Вот что бывает, когда между мужчинами встает красивая женщина. Некоторые готовы забыть святое военное братство.

– Не поверю, чтобы ты называл братом этого головореза! – прошептала я.

– Ты меня плохо знаешь, – так же тихо сказал Шадар, зарываясь лицом в мои волосы.

Не давая опомниться, он опрокинул меня на постель и рванул ворот рубашки, стал жадно целовать открывшуюся грудь. Я дрожала и пыталась прикрыться, потом собралась с духом, оттолкнула его и крикнула:

– Ты мне не муж! Не смей.

– Тише! – приказал Шадар. – Завтра найду святошу, который нас соединит перед Богом, раз тебе это нужно. Больше ждать не хочу.

Я думала, он сразу уйдет, но нет… нет! Шадар снял с пояса ремень и несколько раз ударил меня по голым ногам. Потом сделал совсем немыслимое, стал целовать мои ступни, громко постанывая, водил ими по своему лицу, брал в рот и прикусывал пальцы, – я зажала рот подушкой, чтобы не кричать, казалось, он сошел с ума и теперь мы оба погибнем.

Мужчина здесь господин, а я бесправнее собаки. Напоследок он сорвал с меня рубашку и стал хлестать ею, не так больно, как унизительно.

– Запомни, кому ты принадлежишь! Навсегда запомни, Мариам! Я научу тебя слушаться. Я тебя воспитаю.

Собаки порой рвутся с привязи, а ведь я человек. Ухватилась за край мятой рубашки и дернула ее на себя, прошипела в перекошенное лицо Шадара:

– Рассчитаюсь с тобой за все! Отравлю, достану нож и зарежу. И сама спрыгну с крыши, никому не дамся.

Он тяжело дышал, разглядывая меня при скудном свете коптящей лампы, потом хрипло проговорил:

– С одного удара человека трудно убить, а ты и не знаешь, куда лучше колоть. Ну, поживешь со мной, многому научишься. Спи, любимая. Завтра договорим.

Я бросила ему в спину проклятье, меня трясло, как в лихорадке, сейчас я была готова на любой страшный поступок. Куда бежать? Где искать посольство Саржистана? Наверно, все убрались из страны – трусы проклятые! Знать бы, где русские… Можно просить у них защиты, но как… как добраться…

Не смогла уснуть до рассвета, а там уже пополз в щели аромат кофе, запищали во дворе дети, заплакала малышка Эмели. Надо встречать новый день с больной головой.

* * *

До обеда мы с младшей женой Вакида раскатывали тесто на катламу. Я старалась показать, что умею работать быстро и аккуратно. Тетя Хуса всему меня научила – лепешки получились тонкие, почти прозрачные. Я смазывала их растопленным маслом и раскладывала начинку – сыр или отварную говядину, потом закручивала в жгут, сворачивала в спираль и снова расплющивала полированной деревянной палкой. Оставалось смазать яичным желтком, посыпать черным кунжутом и спрятать в печи.

Наверно, очень голодной была – показалось, что не пробовала катламы вкуснее даже в доме тети Хусы. Слоистые кусочки таяли во рту, корочка хрустела. Ай, хороши!

Лепешек нужно много, как будут готовы Вакид сам отнесет их на базар и продаст. Заодно выслушает местные сплетни, передаст весточки нужным людям.

Шадар вернулся под вечер – мрачный, на меня едва посмотрел, долго совещался о чем-то с Вакидом, может, просил еще нас приютить в долг. Я не осмелилась спросить, подносила еду тихо, как мышка, расслышала лишь одно слово – "отомщу паршивой собаке!" – потом шмыгнула в каморку Эмель и уже от нее узнала, что завтра назначена моя свадьба.

Вот тогда сердце забилось птицей в силках, скоро охотник придет и кто знает, что у него на уме – свернет добыче голову или обрежет крылья для забавы.

В сумерках я вышла во двор и увидела, как старшая жена Вакида разминает Шадару спину и плечи, накладывает повязку с мазью. На смуглой коже виднелись ссадины и кровоподтеки. Душу кольнула обида – мне довериться не захотел, так еще и гонит.

– Иди к себе, Мариам! Нечего тут стоять. Или приглядываешь кувшин на завтра?