Пока небеса молчат

Миша потом объяснил.

– Врачи говорят – результат стресса. Защитная реакция организма. Вытеснение чего-то там… А! Не важно. Может, просто возраст. Мать чудит иногда, ты не удивляйся. Хочет верить, что Рустам ее внук, так пускай. Тебе разве жалко?

Я смотрела на него испуганно, сердце заливала горячая волна. Теперь понимаю причину такой заботы.

– Но ведь это неправда!

– Ей надо кого-то нянчить-учить, пусть займется и тебе польза. Увидишь, парень, правда, скоро запоет.

Миша добродушно посмеивался, а мне хотелось зажмуриться. Не могла выносить его прямой взгляд, краснела, кусала губы.

– Ты не волнуйся. Она умеет с маленькими… еще бы работала, если б меня… – он кашлянул, прочищая горло. – Меня же тогда совсем разбитым привезли. Ну, с виду целый, а так… короче, долго отходил от контузии. Мать сидела со мной. А потом письмо твое получила. Спрашивает, кто такая Марьяна. Я говорю – девушка, которая меня спасла.

– Но все было не так! – ахнула я.

Миша устало покачал головой, закрывая глаза.

– Надо же было ей что-то сказать. Дальше-больше… теперь ты для нее – свет в оконце, а Рустамка – любимый внучок. Ей легче от этого, понимаешь?

– Вот женишься и настоящих внуков маме привезешь, – бормотала я.

– Это вряд ли, – тихо сказал Миша, прищурившись на облака, плывущие над ветвями большого раскидистого дерева с мокрыми, черными ветвями.

Когда листья пойдут, здесь все будет уютно и красиво. Скамейка наша спрячется внутри зеленого шатра. Я поймала ближайшую тонкую веточку с набухшей почкой, спросила Мишу, что это за растение.

– Черемуху не узнала? – усмехнулся он. – Ты потри кору и вспомнишь по запаху.

– Ой, не надо ломать!

– Можно мне тебя называть Маришей?

Неожиданно спросил, а сам сжимал двумя пальцами ветку и смотрел на меня в упор, чуть склонив голову. Больше не улыбался. Я растерялась, кивнула. А когда он попробовал обнять, дернулась в сторону и твердо сказала:

– Не делай так больше. У меня есть муж.

– Где он? – резко спросил Миша.

– Не знаю, уехал на заработки.

– Ты его любишь?

Я задержала ответ всего на секунду, на один удар сердца – хотела заглянуть в себя, но Миша поднял руки, словно запрещая мне говорить.

– Да все равно! Мне все равно. Я тебя вижу, и вот здесь тепло делается. Хочется дальше жить, ждать чего-то…

Он положил руку себе на грудь.

– Я тебя во сне видел. Еще там в Тугабе. Я не вру.

Меня охватил озноб, в глазах потемнело. Я подошла к Мише совсем близко.

– Это правда, что в Тугабе один человек ночью дал тебе оружие и рассказал, где держат русских солдат? На каком языке он с тобой говорил?

Миша пожал плечами, заметно напрягся.

– На нашем, как мы с тобой, только с большим акцентом, я еле понимал, чего хочет. Сначала думал, проверка.

– И как же поверил?

– Фу-фу-фу! – отрывисто выдохнул Миша, – а я рад, что ты сама начала. Я позже хотел на эту тему с тобой. Короче, он мне привет от тебя передал и спросил, не надоело ли дерьмо жрать и не хочу ли я кого-нибудь зарезать. И сунул нож. Хороший такой тесак. Потом в темноте собрал мне АК. Быстро, сука! Секунд за двадцать. Отомсти за Марьяну, говорит. Ее больше нет. Ну, мы пошли… Часового у ямы он сам снял, второго – я. Показал, как пройти к складу. А дальше все как в кино. Бах, трах – та-та-та-та… Не знаю, как выжил. Честно.

Миша очень замысловато выругался и покосился на меня.

– Прости.

– Это был Шадар, – чужим, сдавленным голосом сказала я.

– Кто? – нахмурился Миша.

– Шадар. Мой муж. Он хотел с Абдулем поквитаться. Я тут не причем. Я ничего не знала. Я слышала взрыв, мне сказали, что русских убили.

– Да мне просто повезло. Может, твоими молитвами. Я в госпитале думал о тебе, видел твои глаза. У тебя глаза красивые…

– Миша, не надо! Прошу тебя.

Я отчаянно замотала головой, ухватилась за ветку черемухи и случайно ее надломила.

– Ну, вот, теперь листочки не раскроются. Жалко.

– Да, фигня! – утешал Миша. – В банку с водой поставишь, еще и цветы пустит. Я люблю, когда черемуха цветет. Запах обалденный. Голова кругом идет. Уже скоро, в мае. Сама увидишь.

В эти выходные Миша остался ночевать в материнском доме, а не уехал в город, как бывало раньше. Я думаю, он из-за нас с Рустамом уезжал, давая возможность привыкнуть. Может, наш разговор у черемухи что-то изменил.

До вечера мы с Мишей больше ни слова друг другу не сказали, он ходил по двору задумчивый, хмурый, в сумерках долго гулял с собаками у реки. За ужином почти ничего не ел, хотя Тамара Ивановна испекла пирог с красной рыбой и пожарила сырники. Рустаму они нравятся, правда, лишь с подсахаренной сметаной.

А я первый раз попробовал такое блюдо, чтобы творожные лепешечки залить горячим малиновым киселем. Очень вкусно. Надо запомнить.

Тамара Ивановна постелила Мише на втором этаже, там оборудована маленькая теплая комната, и я невольно вспомнила Шадара, который тоже поднимался спать наверх, когда оставался дома. Сердце сжалось. Долго не могла уснуть, тихонечко целовала сынишку – пригрелся возле меня, любит укрываться с головой, будто чего-то боится. Но дышит легко, бесшумно – это меня радует. Отступает наша болезнь.