Пока ненависть не разлучила нас

Так что пришлось собираться и ехать с родителями. Остаться на все лето в Лионе я тоже не мог: мама бы из-за меня с ума сходила, да и дорогу на всех нас папа успел оплатить. Мы с Тариком решили, что в Марокко непременно съездим на несколько дней в Танжер и повидаемся с друзьями. Погостим, насколько хватит наших скудных сбережений.

С Софи я расставался с тяжелым сердцем. Тревожился ужасно. Она уезжала к родственникам в Канн. А Канн — это же роскошь, звезды кино, красивые парни в модных костюмах. Они, конечно, будут кадрить мою красавицу и уж точно пялиться на нее в купальнике. Было от чего сходить с ума, хоть она и пообещала хранить мне верность.

Рафаэль пристроился работать в магазине одежды у друга своего отца. Когда наши планы рассыпались, он не слишком огорчился. Его приводила в восторг идея отправиться вместе с Сесиль в Израиль. Израиль. Тоже мне счастье! Если честно, я точно не мог сказать, чем меня так задевает это его путешествие. Тем, что ему повезло с работой и он смог раздобыть себе денег? Тем, что откроет для себя удовольствие путешествовать парой? Или тем, что он отправится в Израиль?

Мы добрались до Альхесираса, откуда предстояло плыть в Марокко. Взглянув на нескончаемую череду машин, мы тяжело вздохнули: ждать нам придется долго. Машины все навьюченные. Нас с Тариком насмешили фантастические ухищрения, с помощью которых люди увязывали свою кладь, чтобы она держалась на крышах машин. Сетки, веревки, брезент, простыни удерживали чемоданы, разноцветные сумки и коробки с домашней техникой.

Папа затормозил нашу лошадку, и мы вышли размять ноги. На каждом клочке лужайки или тротуара сидело по семейству. Люди достали из сумок припасы, ели и громко разговаривали. Кое-кто уже спал, раскинувшись без особого стеснения, открыв рот и выводя рулады. Вспыхивали перебранки между теми, кто надеялся раздобыть себе место на пароме, подкупив служащего пароходной компании, и теми, кто не решался или не сумел дать взятку. Большинство будущих пассажиров, похоже, оставили свои хорошие манеры во Франции или убрали их в чемодан, чтобы достать по приезде на родину. Сейчас их поглощала одна забота: целыми и невредимыми добраться до пункта назначения, сохранив весь багаж.

Перебравшись на паром, люди мгновенно расслаблялись. Даже, пожалуй, чересчур. На пароме мгновенно воцарился хаос, каждый торопился занять побольше места, не обращая внимания на соседей, слышались крики, громкие разговоры, смех. Через пять минут в туалеты уже не войти: на полу вода, грязь от множества ног. Бумаги нет. Все жалуются, как будто не сами виноваты, а кто-то подстроил нарочно. Но вот обустроились и притихли. Успокоились. Утомленные долгой дорогой, мужчины уснули первыми. После прибытия в Танжер всем им придется еще проехать множество километров по кривым опасным дорогам, то и дело вступая в переговоры с жадными полицейскими, готовыми придраться к любой мелочи, лишь бы получить хоть немного денег («Ahtene l’kawa»[47]). Зато дети радостно бегали по палубе, счастливые, что наконец-то после стольких часов сидения нашлось место, где можно порезвиться. Женщины болтали, довольные, что могут немного передохнуть.

Перед прибытием в порт все ожило. Сначала все двигались не спеша, потом быстрее, потом лихорадочно. Мужчины снова занялись багажом, женщины детьми, а девушки побежали в промокшие туалеты переодеваться, чтобы появиться перед деревенской родней умопомрачительно модными горожанками и свести с ума всех парней.

Вся эта развеселая ярмарка смешила меня и огорчала. Мне не хотелось походить на невоспитанных марокканцев, я старался держаться от них подальше. Но не мог не улыбаться им. И не любить их.

Первые дни мы жили в деревне неподалеку от Касабланки и принимали приезжавших к нам со всех концов друзей и родственников. Нас сотни раз перецеловали и обняли дяди, тети, сестры, братья, которых мы едва знали. Они нам так радовались, словно мы счастливо избежали смерти в стране, где идет война. Папа с мамой восседали во главе стола и рассказывали о Франции, о нашей прекрасной квартире, о нашем лицее, о том, где работают родители наших товарищей, об удобствах жизни на Западе. Они много чего прибавляли, с гордостью повествуя об успехах своих отпрысков, а родня с изумлением и завистью смотрела им в рот и требовала подробностей. Послушать моих родителей, так папа у нас миллиардер Джей Ар Юинг[48] и живем мы в Далласе, а Тарик и я супервундеркинды, и деньги мы гребем лопатой. Иногда на лице мамы Сью-Эллен[49] я замечал некоторое смущение, когда ее муж залетал уж слишком высоко. Меня тоже смущали эти россказни и преувеличения, но я понимал, что папе нужно все приукрасить, чтобы оправдать свой отъезд, убедить всех, кто остался жить в любимой им стране, что он ни о чем не жалеет. Мама доставала подарки: вещи, безделушки, говорящие что-то о Франции, и раздавала их родне. Все приходили в восторг, получив сокровище, благодарили, целовали и косились на соседа, чтобы увидеть, что тот получил. Любовь, вежливость, зависть… Чего только не перемешалось в этих беседах.