Пока ненависть не разлучила нас

— Пошли, — скомандовал наш друг.

— А этот человек, что он сказал?

— Не важно! Пошли!

Когда мы остались одни, Иони все-таки объяснил нам кое-что.

— Он издевался над французами. Идиот, другого не скажешь.

— Над французами? И что же он говорил?

— Говорил, что французы… трусы. Ну и все в том же духе. Забудь. Глупость все это.

— Только потому, что я не захотел играть?

— Ну да, он сказал, что ты трус, как все французы.

Трус. Такое серьезное обвинение из-за отказа играть в дурацкую игру?

— Ты сказал, «как все французы». Он имел в виду французов или французских евреев?

Иони на секунду задумался.

— Ты же знаешь, что думают израильтяне о французах?

— Нет… Понятия не имею.

Иони, похоже, удивился.

— Для большинства израильтян Франция олицетворение покорности, — объяснил он. — Французы сразу сдались Гитлеру, отдали ему свою страну, продали своих евреев. Они прогнулись и перед арабским миром тоже. Предпочли нефть справедливости. В шестьдесят седьмом они наложили эмбарго на оружие, направлявшееся в Израиль в то самое время, когда Израиль в нем нуждался. Они снабжали амуницией и танками наших врагов, продали атомную станцию Саддаму Хусейну, освободили террористов, которые убили наших тяжелоатлетов в Мюнхене. В общем, список неблаговидных поступков у них длинный. И если французы начинают список президентов с генерала Де Голля, то большинство израильтян с Петена[50] и ведут к Жискару[51].

— Но… Я бы сказала, что это слишком пристрастный и выборочный список, — заметила Сесиль.

Я страшно расстроился, оказавшись причастным ко всему тому, о чем говорил Иони, вспомнив, что в Лионе, в общине, тоже подчас велись подобные разговоры, но мне было точно так же неприятно, что Сесиль увидела свою страну в таком непрезентабельном виде.

— Он основан на фактах, — заключил Иони.

Я понял, что общее мнение мало отличается от его собственного, и вмешался:

— Мне кажется, не стоит смешивать французов и французских евреев. А если речь о французах, то не стоит винить всех французов подряд.

Иони, с одной стороны, стоял за справедливость, а с другой, не хотел нас обижать, поэтому он старался отвечать как можно более осторожно.

— Так-то оно так, но… Некоторые израильтяне считают, что евреи не должны жить во враждебной Израилю стране. Иначе они становятся… Как бы это сказать… Становятся пособниками коллаборационистов. — Понимая жесткость своего замечания, он постарался как-то его смягчить: — Я постараюсь в самых общих чертах обрисовать проблему. Иначе вам не понять недовольства израильской толпы. Израильтяне упрекают французских евреев в том, что те не участвовали в войнах, не теряли близких, следили за событиями, сидя на диване, держались за свой европейский комфорт, тогда как они ели песок и проливали кровь.

— Но я слышал от израильтян совершенно противоположное. Слышал, что расселение евреев по всему миру — большая поддержка Израилю. Диаспора оказывает финансовую помощь стране, когда страна находится в трудном положении. Разве евреи за границей не собирали значительные суммы, когда Израиль нуждался в деньгах? И еще. Благодаря рассеянию становится иллюзорной возможность уничтожить навсегда всех евреев, покончить с ними одним ударом.

— Может, и так, но… Это мнение евреев диаспоры. Израильтяне по сути своей сионисты. А сионист всегда за то, чтобы все евреи собрались на своей обетованной земле. Сила, о которой ты говоришь, будет гораздо эффективнее, если сконцентрируется здесь. А что касается искоренения евреев, то это бред отдельных сумасшедших. Израиль мощная страна, владеющая ядерным оружием. Никто не посмеет стереть нас с лица земли.

Уверенность Иони ничуть меня не утешила. Я чувствовал себя раздавленным. Меня одним махом выкинули из истории, которая шла вдалеке от меня. Я оказался чужим в стране, которую считал хоть чуть-чуть, но своей родиной.

10. Между двух миров

Мунир

Февраль 1979

Арабский мир оказался гораздо более сложным, чем мне представлялось. Трудно определить его формы, уловить очертания. Невозможно расслышать свое имя, различить свою тень в этой кипящей лаве, о которой нельзя сказать, то ли она сейчас готовится поглотить мир, то ли создать новый. Все в движении, все нестабильно, все уязвимо. Родство культур, одинаковая ностальгия по другой стране, одинаковый опыт араба, живущего во Франции, сблизили меня с алжирцами и тунисцами квартала. Но я не могу определить арабский народ как таковой. Да и существует ли он? Палестинцы, иорданцы, иракцы, жители Саудовской Аравии… Я не знаю, какие они, не знаю, какой исповедуют ислам. Как понять, что движет ими, сотрясая всю планету? Как увидеть единство в этом разнообразии, скрепленном одной только религией, озвученной на разных языках?

Иранцы бросили мне в лицо ислам, о котором я понятия не имел. Шах Ирана оказался диктатором? С ним необходимо расправиться. И вот полыхает революция. Во имя Аллаха гибнут тысячи людей. Во имя Аллаха женщин сажают в тюрьму и забрасывают камнями, если они отказываются носить хиджаб.