Три раза в неделю до самого конца мая – вечером по вторникам и пятницам и после обеда по субботам – мистер Спайсер возил меня и Лил в Нью-Йорк и высаживал у театра «Роза». Там нас всегда встречал мистер Грегори с таким видом, как будто мы опоздали. По дороге туда Лил снова и снова повторяла реплики Хелен Бернс. Повторит до конца – и опять все сначала.
– «Мисс Скетчерд очень вспыльчивая – смотри, не раздражай ее». Как ты думаешь, она Скетчерд или Скетчёрд? – говорила она.
– Скетчерд, – отвечал я.
Она пробовала.
Потом еще раз.
И еще.
– Скетчёрд, – говорила она.
Так оно и шло, пока мы не приезжали в Нью-Йорк. Вот наша работа над ролями в цифрах:
А вопить я научился здорово. Думаете, я вру? Я ведь тоже репетировал. Если вы хотите сыграть такую роль правильно, вам мало просто вопить. Это каждый может. А чтобы вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет, надо репетировать.
В первый раз я репетировал у нас в туалете, и Лукас, который сидел внизу, попытался въехать на коляске прямо на второй этаж, потому что был уверен, что на меня напал Страшный и Беспощадный Убийца. Когда я его услышал, он одолел уже три ступеньки.
После этого он сказал, что мне придется репетировать на улице.
Тогда я вышел на поле по дороге к дому миссис Уиндермир и проверил, чтобы вокруг никого не было.
Вот как надо репетировать, если вы должны научиться вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет.
Вы встаете посреди поля.
Оглядываетесь по сторонам, чтобы проверить, не может ли кто-нибудь вас услышать.
Делаете пару глубоких вдохов, чтобы набрать полную грудь воздуха.
Вытягиваете шею, как Большой Эскимосский Кроншнеп.
Представляете себе, что вы сидите на седьмом матче Мировой серии[13], и его конец уже близко, и Джо Пепитон пробегает третью базу, а мяч уже летит к кетчеру, который поднял перчатку и готов его поймать, и Джо Пепитон может не успеть, и тогда матч кончится и «Янкиз» проиграют.
И вы испускаете ужасный вопль, потому что именно так завопил бы в этот момент весь стадион «Янки».
Вот как надо репетировать, если вы хотите научиться вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет. И вы должны повторять это, пока из Мэрисвилла не улетят все птицы.
И у меня это выходило здорово. Думаете, я вру? Если бы вы меня услышали, то тоже подумали бы, что кого-то убивают. Это было так жутко, что вы могли бы подумать, что вопит кто-то, кого уже убили. Или даже подумали бы, что кто-то, кого уже убили, вернулся и убивает того, кто его убил, а он вопит. Вот как здорово у меня выходило.
Когда актеры, которые играли в «Джейн Эйр», услышали мой вопль из-за кулис в самый первый раз, они все стали оглядываться и искать, кто это сделал, а потом захлопали.
Неплохо, да?
Лил сказала, что у меня выходит очень естественно. Так, будто я даже ни капельки не притворяюсь. А как поживает самостоятельная по Трансконтинентальной железной дороге?
Мистер Грегори сказал, что лучше бы мне малость сбавить обороты – ведь не хотим же мы, чтобы зрители в двух первых рядах упали в обморок.
Миссис Уиндермир тоже сказала, что лучше бы мне малость сбавить обороты – ведь не хотим же мы, чтобы зрители в двух первых рядах обмочили себе штаны.
А в общем, мне стали нравиться репетиции, хотя из-за них я больше не мог ходить по субботам в Мэрисвилльскую бесплатную публичную библиотеку и рисовать там с мистером Пауэллом Большого Эскимосского Кроншнепа. Но я обожал смотреть, как Лил выходит на сцену. Обожал слушать, как она произносит свои реплики – которые, если вы помните, я уже знал наизусть. (Между прочим, правильно оказалось Скетчерд, и я ничего не сказал даже после того, как мистер Грегори поправил ее в третий раз.) А еще я обожал, когда Лил поглядывала в зал, чтобы проверить, смотрю ли я на нее, – и я всегда смотрел.
В мае Лукаса приняли на три тупые работы.
Вы можете себе представить, что мы при этом чувствовали.
И наверное, можете представить, что мы чувствовали, когда его уволили со всех трех этих тупых работ.