Пока Париж спал

– Давид, – шепчет она. – Ты что-нибудь слышал?

– Нет.

Он переворачивается во сне и протягивает ей руку. Сара берет ее, переплетает свои пальцы с его пальцами и говорит себе, что, должно быть, ей почудилось, что ей следует еще поспать, пока спит малыш. Она должна сохранить силы для того, что ждет их впереди. Возможно, им придется переезжать каждый день. Но она не может успокоиться, зная, что они где-то там ищут их.

Глухой удар сотрясает стену. Она отпускает руку Давида и садится на постели, пот ручьем стекает по ее лбу. Она берет ребенка на руки и крепко прижимает к груди.

Давид тоже садится. Она его не видит, но чувствует, как напряжено его тело, как будто рядом с ней сидит статуя, они оба мечтают превратиться в камень.

Слышно, как открываются и захлопываются двери, как тяжелые ботинки поднимаются по лестнице, слышно, как кто-то выкрикивает приказы на немецком: «Schnell!», «Bewege dich schneller!».

Она хочет прошептать что-то Давиду, что-то про потайную дверь, про ключ, которой он ее открыл. Запер ли он ее изнутри? Заперты ли они? Найдут ли их? Но она едва осмеливается дышать, не говоря уже о шепоте. Как жаль, что она его не видит. Если бы она его видела, то чувствовала бы себя спокойнее.

Громко хлопает дверь – намного громче, чем предыдущие. Кажется, что это входная дверь квартиры. Она слышит, как Давид резко втягивает воздух. Сара молится про себя: Господи, прошу тебя, защити нашего сына. Я никогда больше ни о чем не попрошу.

Раздаются громкие голоса, выкрикивающие немецкие слова, прямо за дверью шкафа. Давид находит ее в темноте и обнимает. Он прижимает ее к себе, а она прижимает к себе ребенка, пока они сидят там и дрожат от страха.

– Hier drin! – кричит кто-то по-немецки.

Сара не понимает, что это значит, но она знает, что голос теперь прямо за дверью шкафа. Она сжимает Самюэля и снова произносит про себя молитву: Господи, пожалуйста, защити его!

Малыш снова уснул, и она гадает, почему он до сих пор не проснулся от всей этой суматохи. Вдруг он тихо стонет. Она замирает, каждый ее мускул напряжен до предела. Сара кладет пальцы на его губы и отчаянно пытается передать ему, что он должен молчать. Она в отчаянии прижимает его к груди, но он отворачивается и снова засыпает.

Она слышит, как с другой стороны тоненькой стены шкафа продолжается громкий разговор на немецком. Как же она теперь жалеет, что не говорит на этом языке. Пальцы Давида больно впиваются в ее плечо, но она не вздрагивает. Она даже почти рада этой боли – отвлекает от страха, переполняющего ее.

Самюэль ерзает в ее руках, тихо всхлипывая. Возможно, она слишком сильно его прижимает, так же как Давид прижимает ее. Она ослабляет объятие и сознательно выпускает воздух, который она держала внутри. Ребенок не должен чувствовать ее напряжения. Это может заставить его заплакать.

Его всхлипы становятся громче. Ее сердце замирает. Она прижимает его к груди, пытаясь заставить замолчать. Но он отстраняется и издает крик. Громкий и пронзительный.

На дверь обрушивается мощный удар. Затем еще один и еще. Большие черные ботинки пробивают дыру в дверце шкафа.

Глава 32 Сара

Париж, 29 мая 1944 года

Мыши снуют туда-сюда днем и ночью, хотя одному богу известно, что им удается найти себе в пищу. Может, это зловоние человеческих испражнений привлекает их и удерживает здесь. Сара почувствовала этот запах в ту же секунду, как зашла в женский блок. Он напомнил ей конюшни, где она бывала в детстве, – застоявшийся запах пота и гнили.

Она не отпускает Самюэля даже на минуту, слишком боится, что он станет легкой добычей для этих падальщиков. Близость к нему успокаивает ее, и она вспоминает слова раввина в метро:

– Бог позаботится о вашем ребенке.

Она цепляется за эту тоненькую нить надежды, уверяя себя, что это было пророчество. Так ее страх уменьшается.

Сорок женщин теснятся в маленькой прямоугольной комнате, они лежат на жестких койках, смягченных одной соломой, но они добры к ней, потому что видят ее крошечного ребенка. Они всегда проверяют, достаточно ли ей воды, а некоторые из них делятся остатками еды. Ей нечего дать им взамен, поэтому она лишь улыбается в ответ. Она понимает, что не может говорить. Разговоры ее утомляют, но нужно сохранять силы, чтобы кормить Самюэля. Это единственное, что имеет значение теперь. Сохранить ему жизнь.

В Дранси есть всего два туалета на тысячи заключенных – один для женщин, другой для мужчин, и они могут пользоваться ими только в определенные часы. Всякий раз, когда Сара идет в туалет, она внимательно рассматривает лица в длинной очереди, надеясь увидеть Давида, но никогда его не встречает. Каждый день она просматривает список людей на очередную транспортировку, боясь, что однажды она найдет там их имена. Если бы они только смогли продержаться, думает она. Эта война не будет длиться вечно.