Пока Париж спал

Но 29 мая их имена появляются в списке на депортацию утром следующего дня: Давид Лаффитт, Сара Лаффитт и их ребенок. Они даже не спросили его имя. Будто они и не думали, что оно ему понадобится.

Глава 33 Жан-Люк

Париж, 30 мая 1944 года

Жан-Люк крепко спит, когда сквозь сон до него доносятся крики:

– Raus! Raus! Время вставать!

Сперва он думает, что это ему снится, но продравшись сквозь сон, понимает, что голоса раздаются за дверью его комнаты.

– Филипп! Филипп, проснись! – говорит он.

Жан-Люк водит рукой по стене в поисках выключателя.

Вдруг их дверь открывается и в комнату врывается свет.

– Achtung! Вставайте.

Он сбрасывает с себя пижаму и влезает в комбинезон. Филипп делает то же самое. Рядом стоит надзиратель, ждет, пока они оденутся, а затем заталкивает их в лифт. В лифте еще четверо мужчин.

– Проблема в поезде, – заявляет надзиратель, залезая в лифт. – Застрял.

Они выходят наружу, там еще темно и холодно, нет даже намека на приближающийся рассвет. Шестеро работников молча едут в грузовике по темным улицам. Наконец-то они смогут увидеть поезд. Теперь он узнает, действительно ли это вагоны для скота. Он гадает, успели ли они запустить внутрь пассажиров до того, как поняли, что он застрял, может, в этот раз он увидит заключенных своими глазами.

Его живот громко урчит, Фредерик поворачивается на него:

– Как ты думаешь, нам дадут позавтракать?

– Сомневаюсь. – Ксавье отрицательно качает головой – Они хотят, чтобы поезд уехал как можно скорее.

– Да, до рассвета.

Фредерик смотрит на часы.

– Сейчас только пять утра.

– Merde! – Марсель смотрит на них. – Вот почему я так не выспался.

Грузовик резко тормозит.

– Achtung! – Надзиратель выпрыгивает наружу, они спешат за ним.

Добравшись до платформы, они замирают как вкопанные, Фредерик врезается в спину Жан-Люка.

– О мой бог!

– Что за чертовщина?

Марсель кладет руку на плечо Жан-Люка, как будто силится не потерять равновесие.

Они слышат крики, стоны и плач, раздающиеся из поезда для перевозки скота, застрявшего на рельсах. Двери вагонов закрыты.

– Вперед! Вперед! – Надзиратель позади толкает их вперед своей палкой. Жан-Люк чувствует, как она больно бьет его по спине. Он справляется с желанием обернуться, вырвать палку у него из рук и швырнуть ее ему в лицо. Но вместо этого он идет вперед, наступая на одежду, разбросанную по платформе: пальто, шляпы, сумки. Он смотрит на поезд и видит длинную худую руку, высунувшуюся из узкой щели на крыше вагона, потом еще одну и еще, все они сжимают клочки бумаги. Они разжимают ладони и выпускают бумажки, которые уносит ветер. Он останавливается, чтобы подобрать одну из них, но в полумраке не может разобрать написанное. Единственный источник света на платформе – огромный луч прожектора, направленного на поезд. Он засовывает клочок бумаги себе в карман, предполагая, что это письмо кому-то – кому-то близкому. Теперь у него не остается никаких сомнений. Эти люди отправляются на смерть.

Чья-то рука толкает его вперед.

– Aussehen! Смотреть!

За ним стоит надзиратель и освещает фонарем пути. Жан-Люк смотрит на освещенный участок. Он тут же замечает неполадку: колесо упало в щель между двумя рельсами. Стыковая накладка, которая обычно соединяет их, отвинчена. Он не понимает, как они смогут поднять колесо и вернуть его на пути. Он оборачивается. Лицо Фредерика сияет в полумраке, и Жан-Люк замечает легкую улыбку на его губах. Неужели это сделал Фредерик? Он надеется, что угадал. Но что им теперь делать? Жан-Люк оглядывается на солдат и охранников на платформе, их очень много, возможно, около сорока. И все они вооружены. У них есть собаки, рычащие и в любой момент готовые сорваться с поводков. Ситуация безнадежная. Жан-Люка снова толкают.

– Видеть проблему?

Но Жан-Люк буквально прирос к своему месту.

– Смотреть!

Он оборачивается на разъяренного надзирателя.

– Что вы хотите, чтобы я сделал?

– Чинить его. Поставить поезд обратно.

– Я не могу. Стыковая накладка сломалась. Надо будет освободить поезд, убрать его с путей и снова соединить рельсы.

– Что? – Надзиратель еще сильнее хмурится.

К ним подходит другой надзиратель, он говорит на немецком. Кажется, он переводит слова Жан-Люка. Первый надзиратель трясет головой.

– Нет убрать поезд с рельс. Нет освободить.

– Невозможно! Сейчас он слишком тяжелый!

Жан-Люк поднимает руки в воздух, чтобы показать безнадежность этой затеи.

– Ладно, ладно.

Первый надзиратель уходит, возвращается через минуту с группой людей болезненного вида – одни кожа да гости, а сами они бледные, как призраки.

– Нет!

Жан-Люк смотрит на кучку обессиленных мужчин. Это просто не сработает, даже дураку ясно. К ним подходит группа людей побольше, и шесть работников отходят в сторону, давая им возможность громко спорить на немецком.

– Ja, освободить поезд! – раздается чей-то приказ. В ту же секунду засовы открываются, двери скользят на полозьях, и дрожащие заключенные вываливаются на платформу. Они плачут и выкрикивают имена, тянут руки друг другу.

Вдруг раздается выстрел.

– Тишина!