Пока Париж спал

Ее щеки краснеют. Он обычно не использует такие слова.

– Нет ничего более привлекательного, чем человек, который bien dans leur peau – счастлив быть самим собой. Я всегда себя чувствую так рядом с тобой.

Она берет его руку, целует его пальцы.

– Никогда не чувствовала, что должна тебе что-то доказывать. Ты никогда меня не осуждал или не спрашивал, почему я поступила так или иначе, а не по-другому. Будто ты принимал меня такой, какая я есть.

– Я бы не хотел, чтобы ты была другой.

Ребенок ерзает в руках Давида, морщит свой носик. Сара протягивает руку и гладит его по щеке, лицо малыша снова становится гладким и спокойным.

– Он просто проверяет, что ты все еще здесь. – Давид улыбается.

– Я всегда буду рядом с ним. Я никогда его не оставлю.

Слезы снова выступают на ее глазах, когда она понимает, что, возможно, не сможет сдержать это обещание. Не сейчас.

Давид будто читает ее мысли. Он гладит ее по голове и шепчет ей на ухо:

– Мы позаботимся о нем.

Она кивает, а по ее щекам стекают тихие слезы.

Жак приходит ровно в четыре. Сара слышит, как он начинает говорить, как только за его спиной закрывается дверь.

– Мы нашли место, где вы можете остаться, это всего на пару ночей, потом мы найдем вам место получше. Это в квартале Марэ, на Храмовой улице.

– Спасибо, Жак. Не знаю, сможем ли мы когда-нибудь отблагодарить тебя. У тебя есть время зайти посмотреть на нашего сына?

Сара слышит гордость в голосе Давида, это заставляет ее улыбнуться. Он будет таким прекрасным отцом.

– Конечно! Как дела у нашей мамы?

Давид заводит Жака в спальню. Сначала он наклоняется, чтобы поцеловать Сару в щеку, затем поднимает маленькое шерстяное одеяло.

Сара замечает, как меняется взгляд Жака. Он смотрит на нее и делает шаг назад.

– Не беспокойтесь. Я не позволю этим ублюдкам добраться до него.

Сара улыбается грустной улыбкой.

– Я знаю, Жак.

– Мне жаль, что я не могу остаться подольше.

– Конечно. Тебе нужно идти.

Давид провожает его из квартиры.

Для Сары идти до Марэ пешком слишком далеко, поэтому они решают сесть на метро на станции Пасси, планируя сделать пересадку на станции Этуаль. Давид настоял, чтобы она взяла свою скрипку Амати.

– Некоторые вещи слишком ценны, чтобы оставлять их. Это была скрипка твоего отца, а до этого – его отца. Это не просто скрипка. Это твоя история.

Так что теперь она несет на руках Самюэля, а он несет чемодан и инструмент, будто они просто собираются устроить музыкальный вечер у друга в гостях. А не бегут, спасая свои жизни.

Последнее время они почти не выходили на улицу, поэтому сейчас они чувствуют себя странно. На улицах никого нет, только несколько солдат расхаживают взад и вперед, выставив вверх винтовки. Давид и Сара прижимаются к зданиям, стараются держаться в тени и сворачивают с дороги, как только видят солдат впереди. Но Сара измождена. Ее легким больно от каждого хриплого вдоха, ей будто не хватает воздуха. Живот болезненно сжимается с каждым шагом.

Когда они наконец доходят до станции метро, то с облегчением замечают, что у ворот нет солдат. Они заходят в последний вагон, предназначенный для евреев. Он почти пустой, если не считать одного старика, раввина. Когда они садятся, он медленно поднимает голову, будто черепаха выглядывает из своего панциря.

– Bonsoir, madame, bonsoir, monsieur. – Он улыбается своей беззубой улыбкой.

– Bonsoir, monsieur.

Он наклоняется к ним.

– Будьте осторожны. Они все собрались на станции Этуаль сегодня, как стая саранчи.

– Спасибо, – кивает Давид.

– Это что, ребенок?

Мужчина вытягивает голову вперед, ближе к Саре.

– Да, наш ребенок, – улыбается Давид.

Мужчина серьезно кивает.

– Он совсем крошечный. Сколько ему?

– Около шести часов.

Мужчина кашляет, его глаза наполняются слезами.

– Шесть часов! Вам, должно быть, пришлось уехать.

Он встает на своих трясущихся ногах, кладет изборожденную морщинами руку на голову ребенку, другой руку он поднимает, чтобы закрыть ей глаза. Он бормочет молитву на иврите. Затем он снова садится и закрывает глаза. Когда он открывает их, они ярко блестят под складками кожи.

– Бог позаботится о вашем ребенке. Не переживайте. Но не выходите на станции Этуаль. Она кишит бошами.

Они делают так, как говорит старик, пересаживаются на следующей остановке, Трокадеро, затем снова на Марбеф, а затем выходят из метро у Городской ратуши. У Сары кружится голова, когда они выходят, слишком страшно, что их остановят. Ее дыхание учащается, а между ног становится влажно. Она боится, что у нее все еще идет кровь, но ничего не говорит.