Оба молчат, вид у них понурый, словно у детей, обнаруживших, что лучший друг обманул их. Чтобы присесть на откинутый задний борт пикапа, они смахивают с него вместе с пылью россыпь алмазов.
– Ну вот… вот и мы, – говорит Пэм.
– Выздоровевшие, – говорит Гамильтон. – И ширнуться меня совершенно не тянет. А тебя?
– Нет. – Пэм качает головой. – Мне нравится снова быть самой собой.
Где-то над нами кричит чайка, они поднимают головы.
– По крайней мере птицы еще остались, – замечает Пэм.
– Людей нет.
– Людей нет. Конец света. Так, Джаред?
– Похоже на то.
– Но ты – настоящий, да?
– Да.
Там, где всегда было шумно – люди, машины, – висит тишина.
– Значит, это и есть жизнь. Вот это все, я имею в виду.
– Ну, в основном да.
Гамильтон и Пэм берутся за руки. Пэм обращается ко мне:
– Джаред, что нам теперь делать? Эта тишина – она навсегда? Здесь так тихо, так пусто. Слушай, ты же привидение, ты все знаешь.
– Ваш разум сейчас свеж и нежен, как у птенцов. Идите домой. Радуйтесь обретенной свободе. Примите горячую ванну. Подумайте. Зачем-то вам было даровано право на существование. А я – я еще к вам загляну.
С этими словами я исчезаю.
30. Все такое новое
Ричард с детства был моим лучшим другом, хотя, когда мы подросли, наши пути разошлись. Пожалуй, по нему я скучал больше всего – когда умер. Сейчас я даже не знаю толком, как себя вести при встрече с ним. Да еще эти ограничения: не могу я открывать живым больше дозволенного, так что поговорить по душам, как хотелось бы, нельзя.
Ричард тащится по Рэббит-лейн с ружьем в руках. Я спускаюсь ему навстречу.
– Привет, Джаред. Спасибо, что Карен ноги вылечил. Просто здорово получилось.
– Я мог и рад был это сделать.
– Мы вернулись домой и целый час играли в «ножички» на лужайке. Для нее словно новая жизнь началась. С освещением универсама – это ты тоже хорошо придумал.
– Ты зачем-то льстишь мне без зазрения совести. Куда идешь-то?
– Да вот прогуляться решил, пока солнце не село, – хочу на Маунт Бейкер посмотреть. А погода какая – просто класс! Даром что декабрь, а тепло, как в июне. Впрочем, не удивлюсь, если через пару минут метель начнется. С погодой в последнее время черт знает что творится.
– Да уж, наслышан, – говорю я, двигаясь рядом с Ричардом.
– Слушай, Джаред, а ты еще был жив, когда началось извержение вулкана Сент-Хелен?
– Нет. Упустил.
– Ну да, точно. Красиво было! А ты, значит, упустил и «новую волну», и альтернативный рок, и рэп, и хип-хоп. Шмотки стали уморительные носить. Зато в смысле машин – тут уж прогресс так прогресс.
– Между прочим, я не все, что тут у вас происходило, упустил. Не веришь? Хочешь, «лунную походку» изображу?
– Ты? Давай-давай, этого я пропустить не могу.
– Смотри.
Я по-джексоновски крадусь по дороге, а Ричард при этом надрывается от хохота. Я удивляюсь:
– Что-то не так?
– Да нет же, наоборот. Даже слишком хорошо.
– Ну ладно. А ты умеешь?
– Ой, нет, только не это.
Я опять подплываю поближе:
– Вот видишь? Я, оказывается, не так уж отстал от вашей жизни.
Мы идем дальше.
– Твою мать! – вырывается у меня. – Во что район превратился! Грязь, бардак, а?
– Самое трудное – привыкнуть к тишине. Вплоть до этой чумы, или как там ее, все улицы в окрестностях выглядели практически так же, как в тот год, когда ты умер. А теперь…
Мы проходим мимо поваленных деревьев, заросших вьюнком заборов. Вместо некоторых домов – обгорелые пни фундаментов. Вот птица – сидит на грудной клетке очередного скелета. Трещины в асфальте. Машины стоят как попало.
Собачий скелет, выбеленный солнцем и кислотными дождями.
– Пинбол, мир его праху. Доберман Вильямсов. Он бросился на Венди, но Гамильтон успел его пристрелить. Жаль пса. Он ведь не виноват, просто озверел от голода.
– Грустная история.
– Слушай, Джаред, рассказал бы ты мне кое о чем. Тогда, в семьдесят девятом, как все происходило для тебя? Я всегда хотел узнать, например, было ли тебе страшно ближе к концу, когда ты уже явно умирал там, в больнице. Ты выглядел таким спокойным, даже в последние дни, когда тебя со всех сторон подключили к каким-то аппаратам, благодаря которым ты только и мог дышать.
– Страшно ли мне было? Да до усёру. Не хотел я помирать! Я хотел пожить, увидеть будущее – что станется с людьми, которых я знал. Я хотел увидеть плоды прогресса – электромобили, контроль над загрязнением окружающей среды, новый альбом «Talking Heads»… Потом у меня выпали волосы, и я понял, что перешел черту. Пришлось просто держаться, чтобы не доводить родителей. Им и так паршиво пришлось.
Ричард мыслями где-то далеко.
– Ты часто думаешь о смерти? – спрашиваю я его.
– Часто ли? Да я о ней только и думаю. А как иначе-то? Ты посмотри вокруг.
– И что ты надумал?