Пока подружка в коме

– Смерть не так пугает меня. Я ведь уже могу себе представить, что после смерти встречусь со всеми, кого знал раньше, – куда бы они ни попали после того, что случилось. Но будь я на твоем месте тогда, в школьные годы, – не знаю, удалось бы мне держаться так достойно, как ты. Кто знает, я, может быть, выл бы, орал, вымаливал еще хоть чуточку времени, пусть даже на этой старой посудине – на планете, где нас угораздило родиться и жить.

– Нравится тебе здесь?

– Нет. Но я при этом жив.

– Этого достаточно – быть живым?

– Это то, что у меня есть.

– Ричард, скажи мне честно… Только честно, потому что по-другому нельзя: я ведь как-никак посланец небес.

– Заметано.

– Я и Карен – мы были для тебя предлогом, чтобы не жить своей собственной жизнью? Ты ведь выключился из жизни, совсем.

Вопрос оказывается явно болезненным, но Ричард, выждав паузу, берет себя в руки, и на его лице появляется выражение: «В конце концов, почему бы и нет».

– Да, это так. Я действительно самоустранился. Но при этом оставался законопослушным гражданином: выносил мешок с мусором к приезду машины каждый вторник, принимал участие в выборах, ходил на работу…

– В глубине души ты ощущал пустоту такой жизни?

– Было дело. Но – самую малость Ну что, доволен ответом?

– Перестань. Пойми, это нужно. Мне нужно понять, какие вы все.

– Учти, я перестал самоустраняться с тех пор, как Карен проснулась.

– Да, это верно.

– А обязательно об этом, Джаред? Давай обсудим кого-нибудь еще: соседей, друзей, знакомых.

– Всех, кто тут есть, я сегодня уже видел, со всеми поговорил. Ты последний. Самый лакомый кусочек я приберег на закуску, самого старого друга.

– Я польщен. Какая честь!

Мы идем дальше, доходим до Сент-Джеймс-плейс и приближаемся к бывшему моему дому – неказистой хибаре в полтора этажа, небесно-голубого цвета. По правую руку – следы пожара. Сгорел дом соседей. Пепел и угли совсем свежие.

– Пожар был недели три назад, – говорит Ричард и добавляет: – Молния.

Мы останавливаемся перед калиткой.

– Ну вот, Джаред. Твой дом. Зайти не хочешь?

– А можно? Я в том смысле, что я-то хочу, но вот… если ты пойдешь со мной. Что-то мне боязно одному…

– Что? Ты же призрак, чего тебе мертвецов-то бояться?

– Ну, вот так получилось. Неправильное я какое-то привидение в этом смысле.

– Ладно, привыкнешь еще. Все привыкли. Гамильтон их протёчниками называет.

На лужайке перед домом трава по колено, декоративные кусты побурели и высохли. Плющ уцелел, его зеленые пряди разрослись и загородили входную дверь. На замок она не заперта. Ричард нажимает на ручку, дверь подается, из-за нее вырывается поток теплого воздуха. Он несет с собой противнейший запах – что-то вроде аммиака. Ричард морщится и спрашивает:

– Ну что, не передумал?

– Пойдем, прошу тебя.

Внутри время словно остановилось.

– Бог ты мой! Ричард, да ведь здесь ничего не изменилось с того дня, когда я тут был – в последний день перед тем, как в последний раз попасть в больницу. Врачи мне мясо есть запрещали, а отец нарезал кусок индейки – мелко-мелко – и сказал, чтобы все шли к черту со своими запретами. Потом меня стало рвать – сначала обедом, а после кровью. Пришлось вызывать «Скорую». Родители и сестра так перепугались! Зрелище действительно было не для слабонервных.

Ричард ждет в гостиной, я осматриваю дом. Вот новый телевизор, вот микроволновка на кухне, на холодильнике – новые магнитики, а в остальном – все так, как в тот день, когда меня увезли. Я направляюсь к лестнице; Ричард, внимательно глядя мне в глаза, спрашивает:

– Джаред, ты точно хочешь туда подняться?

– Все будет в порядке. Если, конечно, ты не уйдешь. Поднимемся вместе?

Ричард идет вслед за мной. Мы подходим к моей бывшей комнате – в последние годы там стояла швейная машинка. Я заглядываю в ванную, в комнату сестры. Вот и спальня родителей.

– Пусти меня первым, – требует Ричард.

Я говорю, что такие предосторожности излишни, но он непреклонен. Он приоткрывает дверь, заглядывает в комнату, лицо его бледнеет, и он возвращается на цыпочках.

– Протёчники. Поверь мне на слово, смотреть на это тяжело.

– Мне нужно, – говорю я и захожу в комнату.

Ричард заходит следом за мной. На кровати останки моих родителей. Мумии среди матрасов и одеял.

– Сочувствую, дружище, – говорит Ричард.

– Нет-нет, все нормально. Так задумано природой.

Я оглядываю комнату. На стене мои фотографии. Родители так и не сняли их. След детской ручонки на гипсе – это тоже напоминание обо мне, со времен детского сада.

– Ричард, а твои… где они?

– Они в своей «тойоте-камри», неподалеку от пограничного поста Дуглас. Мы с Лайнусом как-то летом доехали туда, разыскали машину. Мы вообще-то хотели похоронить их, предать земле останки, но это оказалось… ну, в общем, не получилось.

Я молча продолжаю осматривать комнату. Ричард говорит:

– Темнеет уже. Я все-таки хочу еще на вулкан посмотреть. Пойдешь со мной?

– Я тут побуду, со своими. Слушай, надо бы тебя чем-нибудь порадовать. Ну, чудо какое сотворить, подарок сделать. Говори, что тебе нужно. Может быть, я смогу это сделать.

Ричард уже снаружи оборачивается и говорит: