Если бы я знала, кто такой Уильям было бы вообще прекрасно. Судя по всему, я должна сейчас обрадоваться. Возможно, будь я Элизабет Блэр это было бы мое спасение. Повстанцы и какой-то близкий мне Уильям. И не так уж безрассудно было бы бегство к тем, с кем я выросла. Но я не Блэр и люди, те, кто знали Элизабет, поняли бы это. Поняли бы очень быстро. Скорей всего меня ждала бы такая же участь, как и здесь. Сочли бы ведьмой. Да и… не выживу я, не доберусь к ним. Я и выживать не умею толком. Я дитя мегаполиса, привыкшая ко всем благам цивилизации. В походах я выкручивала ноги, была искусана комарами и почти всегда болела каким-то вирусом.
— Спасибо. Прекрасное предложение. Но я не стану бежать. Это безумие.
Глаза Агнес округлились и судя по всему она мне не поверила. Да и кто бы поверил в этот абсурдный отказ от собственного спасения.
— Безумие оставаться здесь после всех обвинений! Ты боишься? Я помогу тебе. Ты не одна. Тебя сопроводят до самой границы. Тебе нечего бояться.
Ее голос был мягкий и вкрадчивый, даже заносчивость испарилась. Она свято верила в то, что говорит и скорей всего именно так и было. Пусть и сделан этот жест далеко не из благих намерений.
— Что ждет тебя здесь? Только речное дно. Только унижения и боль.
Она была права. Ничего не ждало меня здесь… так же, как ничего не ждало меня и там. Умно поступила. Красиво. Избавиться от соперницы по-доброму, по-хорошему. Только откуда ей знать, что я не Блэр и что там меня скорей всего тоже ждет смерть. Возможно тот же Уильям, кем бы он ни был, убьет меня собственными руками, поняв, что я самозванка.
— Я не стану бежать. Спасибо, что пытались помочь мне… Но я остаюсь здесь.
Упрямо ответила, глядя ей в глаза и видя, что она не верит своим ушам.
— Ты в своем уме? Ты понимаешь от чего отказываешься?
— Я в своем уме и понимаю от чего отказываюсь.
От мягкости не осталось и следа, и глаза герцогини загорелись такой же ненавистью, какой горели при наших предыдущих встречах.
— Надеешься стать кем-то большим, чем подстилка? Надеешься завлечь его тем что у тебя между ног?
Наступая на меня, скривив лицо в гневной гримасе.
— У него таких сотни. Я привыкла считать его шлюх, особенно считать их трупы!
Еще один нож под ребра, и я с трудом держу удар, с трудом стою на ногах. И перед глазами та записка… в темнице с проклятиями.
— Он потрахается с тобой еще раз десять, ну двадцать, если очень повезет и найдет себе другую игрушку. А ты… ты будешь валяться на дне реки с камнем на шее. А родишь — отберет твоего сына и отдаст мне. Мне! Понимаешь? И я буду его ненавидеть. Я буду желать ему смерти, как и тебе! А если родится девочка она будет проклята, как и все мы. Я отдам ее замуж за жирного, старого, жестокого борова, чтоб она всю свою жизнь жалела о том, что родилась на свет и проклинала ту, кто ее родил! И только я буду согревать постель Моргана до самой смерти. Только я буду сидеть рядом, только я буду называться я его женой. Меня он будет любить… а тебя просто иметь.
— А ты каждую его шлюху отправляешь прочь с мешком золота и провожатыми? Или я удостоилась особой чести?
Выпалила ей в лицо, сжимая кулаки. Потому что права она. Потому что для Моргана Ламберта я никто. Потому что, если бы я могла родить моих детей ждала именно такая участь.
— По-разному. Скажем так — тебе пока повезло.
Прозвучало угрожающе, но я ее не боялась. Сейчас ее образ для меня сливался с образом Алины, которая восседала на столе у Миши и кокетливо кусала губы. И здесь, и там он предпочел ЕЕ. И здесь, и там, мне хотелось свернуть ей шею.
— Я никуда не побегу. Моя участь не хуже твоей. Я не знаю, что лучше валяться на дне реки или каждый раз смотреть, как тебе предпочитают другую. Снова и снова. Выбирают не тебя.
— Побежишь! — надвинулась на меня сжимая хлыст, — А не побежишь — сдохнешь!
Замахнулась и я в ужасе услышала оглушительное ржание, Агнес обернулась и Азазель, ставший на дыбы, собрался обрушиться на нее копытами.
Я бросилась к коню. Хватая за поводья и оттягивая назад.
— Тшшш, тихо, мой хороший. Успокойся. Никто не кричит. Тшшш… тихо. Никто никого не ударит.
— Азазель! — взвизгнула герцогиня, — Ко мне! Иди ко мне! Немедленно!
Но конь тыкался мордой мне в лицо и фыркая терся о мою щеку. Узнал. Защитил. От благодарности защемило сердце, и я прислонилась головой к мощной шее коня.
— Ко мне, я сказала!
Приблизилась еще на шаг, размахивая хлыстом, и конь пронзительно заржав не дал ей подойти ни на шаг, став между мной и ею, перебирая стройными ногами и всем своим видом выражая явную агрессию, направленную на герцогиню.
— Проклятая тварь! Ты еще об этом пожалеешь!
— Он ненавидит хлыст. Уберите его, и он успокоится!
— Заткнись! Не указывай мне, что делать!
Она ударила хлыстом по юбке и пошла прочь, по направлению к деревне. Споткнулась, вступила в навоз, поскользнулась и чуть не растянулась возле лужи. Оливер хотел подхватить ее под руки, но она замахнулась на него хлыстом.
— Не смей прикасаться ко мне, убожество! Руки прочь!