Пока смертные спят

За спиной у нее была та самая квартира, некогда служившая обиталищем Ники, – только теперь безукоризненно прибранная и элегантно обставленная темной викторианской мебелью. На столе виднелся все тот же блокнот с торчащими вырезками, но переплет у него был новый, дорогой, из кожи и бархата. Афиши и фотографии со стен тоже никуда не делись – их спрятали под стекло и заключили в массивные позолоченные рамы. Все это больше напоминало ухоженный музей, чем однушку без перегородок между жилой зоной и кухней.

Судя по музыке и смеху, где-то там была вечеринка, но я не видел ни души. Поразительно, где все гости? Не в ванной же с туалетом они прячутся…

– Мистер Марино дома? – спросил я горничную.

– Мистер Джеффри?

– Э… да, мистер Джеффри. Я его друг.

Распахнулись тяжелые портьеры на одной из стен, и появился Ники – довольный, раскрасневшийся. Я сообразил, что стены между этой квартирой и соседней больше нет. Очевидно, теперь апартаменты Ники занимали весь этаж. То, что скрывали портьеры, я увидел лишь на секунду – там была комната, полная смеха, сигаретного дыма и самой новомодной роскоши. Я словно взглянул на закат из глубины пещеры.

– С днем рожденья, с днем рожденья! – поздравил меня Ники.

– А ты там что, неужели продажу бизнеса празднуешь?

– А? О… нет, не совсем. – Как и прежде, Ники опечалило мое вторжение в его новую жизнь. – Так, неформальное общение с деловыми контрагентами. – Он перешел на доверительный шепот. – Иногда это совершенно необходимо, чтобы все шло гладко.

– Значит, уйти тебе пока не дают?

– Нет. Мерзавец крепко меня держит. Может, через полгода…

– Что там у вас, еще одна сделка?

– Да они одна за другой! – воскликнул он с отчаяньем. – Теперь вот еще сеть из Милуоки пытается открыть точки у нас. Конечно, мы в ответ вынуждены расширяться! А что делать? Псы пожирают друг друга. Но через полгода, бог свидетель, Джордж Б. Джеффри исчезнет, и Ники Марино возродится из пепла.

– Джорджи, милый, спой нам! – позвал женский голос из-за портьер.

Было ясно, что Ники вовсе не хочет знакомить меня со своими деловыми контрагентами и показывать мне соседнюю комнату. Но женщина снова позвала его, высунувшись и чуть приоткрыв портьеры. Одним глазком я увидел на стенах рекламные плакаты в рамках, а над камином висела карикатура, изображение пончика с чертами лица Ники – нахально ухмыляющегося и очень довольного собой.

– Слушай, Ники, я по поводу сервиза. Большое тебе спасибо, но это перебор, мы…

Ники переминался с ноги на ногу, ему не терпелось поскорее выпроводить меня и вернуться к гостям.

– Нет, нет, это подарок. Я хочу, чтобы ты его взял – иначе зачем дарить? Твои десять долларов тогда меня здорово выручили. – Он начал вежливо, но твердо подталкивать меня к двери. – В общем, возьми сервиз и передай Эллен привет от Джорджа.

– От кого?

– От Ники. – Он вытолкал мня в коридор, подмигнул и захлопнул дверь.

Я медленно спустился по лестнице, волоча в руках тяжеленный мешок серебра, и постучал к Джино.

Старик выглянул в щелочку, просиял и впустил меня.

– Добрый вечер, маэстро. Я уж думал, вы переехали. Вывески больше нет.

– Да, я ее снял. Решил наконец уйти на покой.

– Ники только что выставил меня за порог.

– Нет, это Джордж Джеффри выставил тебя за порог. Ники бы никогда такого не сделал. Чем тебя угостить? – Джино пребывал в благодушном настроении. – У меня есть хороший ирландский виски, бывший ученик прислал. Он теперь весьма успешный сварщик.

– Прекрасно.

– В любое другое время года, даже на Рождество, мне хорошо одному, – говорил Джино, наполняя стаканы, – но вот весной одиночество начинает меня тяготить, и тогда я только и могу, что тихо надираться.

С улицы донесся голос Ники.

– Живите! – кричал он, обращаясь ко всему миру.

Мы с Джино наблюдали за вереницей ног, протопавших мимо окошка под потолком – это расходилась по домам свита короля пончиков.

– Он с честью несет свой крест, ты не находишь? – сказал мне Джино.

– Вам, должно быть, больно на это смотреть, маэстро?

– Больно? Почему бы?

– Ну как же, на ваших глазах подающий надежды тенор погружается все глубже и глубже в пучину бизнеса, все дальше и дальше уходит от музыки.

– А, ты об этом… Он счастлив. Хоть и говорит, что нет. А это ведь самое главное.

– Вы говорите как предатель искусства, если я в этом что-то понимаю.

Джино встал, чтобы подлить себе еще, наклонился ко мне и прошептал:

– Единственная роль, доступная Ники в храме музыки, – это роль билетера.

– Маэстро! – Я ушам не верил. – Вы же говорили, что он точная копия…

– Это он говорил. Его мать говорила. Я такого не говорил никогда. Я просто не спорил с ним, вот и все. Ложь наполняла всю его жизнь. Если бы я честно сказал ему, что он никуда не годится, он бы еще, чего доброго, руки на себя наложил. А мы уже неуклонно приближались к моменту, когда мне пришлось бы ему сказать.

– Выходит, ему крупно повезло, что он взялся торговать пончиками, – задумчиво проговорил я. – Он по-прежнему верит, что способен продолжить славу отца, но ему не приходится этого доказывать – бизнес не дает.