Пока ты моя

— Вот только не надо избитых фраз…

— Избитых фраз, Адам? Твое поведение — вот что здесь избитое. Ты хоть понимаешь, что я чувствую сейчас, когда ты поделился со мной этой тайной? Можно и не сообщать мне, что она — сотрудница полиции, достаточно было сказать, что ты трахнул ее, этого вполне достаточно!

Лоррейн заметила на столе почти полный бокал красного вина.

— Не возражаешь? — спросила она, потянувшись к бокалу.

Кивнув, Адам проследил, как Лоррейн залпом выпила половину. Их разделяли всего считаные дюймы, и она позволила эмоциям захлестнуть себя. Ей было дурно от этих чувств и необходимости бороться с ними.

— Я могу выставить тебя, сам понимаешь. Рассказать Грейс и Стелле, что ты наделал.

Адам снова кивнул. Кажется, он был готов к чему угодно. А Лоррейн невозмутимо продолжила:

— Я могу остаться с девочками. У нас все было бы замечательно.

На какое-то мгновение Лоррейн явственно представила эту ситуацию. И если честно, ей это не понравилось. Грейс и Стелле нужен был отец, каким бы придурком он ни был. Она выпила еще вина. И если уж совсем начистоту, Адам был нужен и ей самой.

Он хранил молчание.

— Что бы ни происходило между нами, в отношениях больше не должно быть лжи, — постановила Лоррейн. — Я не могу принять это, да и девочки этого не заслуживают.

А потом, прежде чем Адам успел ответить, Лоррейн потянулась к его руке. Ей отчаянно захотелось прикоснуться к нему. Она почувствовала, каким напряженным он был, и поймала себя на мысли обо всем том, что так в нем любила, — о его страсти к спорту и фитнесу, о том, как он поощрял дочерей играть в спортивных командах, как стоял у кромки поля в любую погоду, горячо болея за них. А еще о том, как все эти годы ловила на себе его теплые взгляды, красноречиво говорившие, что она была неотъемлемой частью его жизни, подобно сердцебиению. Она подумала о том, как Адам включал музыку в машине на полную громкость, и о том, как засыпал в кино. Как преподносил ей на день рождения эти ужасные подарки и всегда, как выдавалось свободное воскресенье, влезал в этот мешковатый серый свитер с дыркой под мышкой. О том, как в прошлом году занялся гольфом и быстро бросил, или о том, как надевал яркие носки на судебные заседания…

Лоррейн вспоминала все эти смешные, мелкие привычки, которые, соединяясь вместе, становились значительнее самой жизни.

Определяли то, кем он был… просто Адамом.

Лоррейн закрыла глаза. А потом в ее сознании завертелось все это — суматошное и невыносимое, но все же радостное, прекрасное и неотделимое от них. Ее мысли наполнили теплота, надежность, страсть, близость, любовь, тревоги, надежды и потребности ее семьи. Она не могла отказаться от Адама. Семья была главной работой ее жизни.

Поставив на стол бокал, Лоррейн привлекла мужа ближе. Ей стоило попытаться. Стоило приложить все усилия, чтобы забыть о произошедшем, чтобы каждый день, просыпаясь, видеть мужчину, за которого она вышла замуж. Мужчину, которого она любила и боготворила, вместо вот этого Адама, которого в последнее время только едко подкалывала, желая наказать и задеть побольнее.

— Стелле нужны новые школьные туфли, — прошептала Лоррейн у шеи Адама, подняв на него взгляд. От мужа исходило знакомое, родное тепло.

— Да и водосточные трубы надо почистить, — отозвался Адам, скользнув ладонями по ее бедрам.

— К тому же на завтрак ничего нет, — заметила Лоррейн, легонько коснувшись губами его губ.

Поначалу поцелуй был робким и нежным, примирительным и прощающим. А потом Лоррейн показалось, что через радость встречи их губ, смешение ищущих рук и переплетающихся тел она слышала, как Адам бормотал что-то о сожалениях и своей вине, о том, что будет любить ее вечно. То, что было потом, она помнила уже весьма смутно.

43

— Это снова вы, — с досадой произносит он, отрываясь от груды домашних работ на письменном столе.

Лицо учителя искажается гримасой, и он бросает мрачный взгляд на близнецов. Они успели воздвигнуть башню из «Лего», которая оказалась выше их роста. Ноа стоит рядом с башней на маленьком стульчике, пытаясь удержать в равновесии верхушку, и в этот самый момент все сооружение сгибается посередине.

— Это последний раз, когда вы меня видите, обещаю.

Услышав мой голос, мальчики дружно поднимают на меня глаза.

— Ура! — кричит Оскар. — Зои пришла!

Ноа спрыгивает со стула, и оба брата несутся ко мне. Башня рушится.

— Заберите свои коробки для завтраков, парни. Мы идем домой.

Я уже забрала их пальто с крючков перед комнатой группы продленного дня. Оба мальчика крепко обнимают меня за ноги, и мне приходится снимать их с себя, чтобы собрать для выхода на улицу.

— Это твое, верно? — спрашиваю я Ноа, совершенно точно зная, что пальто не его.

Он смеется и играючи стукает меня кулаком. А мне почему-то хочется плакать.

— Мамочка уже дома? — спрашивает Ноа.

Мы идем по тротуару, и его ладонь, уютно устроившаяся в моей руке, кажется горячей и немного липкой. Честно говоря, мне не хочется ее отпускать.