Пока ты моя

— Но кому-то удается изменить жизнь к лучшему и вернуть своих детей. — Я с нежностью потираю живот. Мысль о том, что кто-то отберет у меня мою маленькую девочку, когда она наконец-то родится, кажется мне просто немыслимой, особенно после всех этих лет неудержимого стремления, разочарования, попыток и потерь. Я вздрагиваю, не понимая, от холода это или от тревожных мыслей.

— Она толкается?

Киваю и расплываюсь в улыбке.

— Пощупайте. — Я беру ее руку и кладу на то место, где пинается ребенок.

Зои немного хмурится и скользит ладонью по моему животу. Я ощущаю еле уловимый трепет.

— Думаю, она решила немного поспать, — говорю я, когда на лице Зои ничего не отражается.

— А вы не думаете… ну, вы не думаете, что эта авария… как-то потревожила ее?

Я смеюсь.

— О нет, нисколько! Она уже много раз брыкалась с тех пор, как мы вернулись домой. Не волнуйтесь.

— Мне все еще кажется, что следовало отвезти вас в больницу. Я бы не вынесла, если бы что-нибудь случилось…

— С ней все хорошо. Со мной все хорошо. Поверьте мне. — Я похлопываю Зои по руке. Пальцы у няни просто ледяные. — Давайте-ка я опять позвоню сантехнику.

Я набираю номер, и на сей раз он отвечает. Обещает прийти не позднее чем через полчаса.

Зои готовит мальчикам поздний ужин, а я решаю просмотреть несколько личных дел, чтобы выкинуть из головы все, что недавно произошло. Последние двадцать четыре часа были насыщены бурными эмоциями и происшествиями, которые я не могла контролировать. «Сегодня — не лучший день моей жизни, это уж точно», — думаю я, усаживаясь за стол Джеймса и кладу потрепанную кожаную сумку на ремне. Джеймс купил мне эту сумку на прошлое Рождество. Она идеальна для того, чтобы перевозить большие объемы документов между встречами.

— Это секонд-хенд! — удивилась я, сняв упаковочную бумагу и пробежав пальцами по потертой поверхности сумки.

— Это винтаж, — со смехом поправил он. — Старая сумка-ранец почтальона. Я решил, что тебе будет приятно думать обо всех тех хороших новостях, которые в ней доставляли. — И Джеймс обвил меня руками, словно я была его рождественским подарком.

Но в тот момент я могла думать лишь обо всех тех плохих новостях, которые теперь будут перевозиться в этой сумке.

— А это что еще такое? — спрашиваю я себя, засовывая запасной ключ от кабинета Джеймса обратно в сумку.

На полу что-то валяется. Я наклоняюсь и поднимаю с пола пуговицу. Она необычная — темно-зеленая продолговатая деревянная пуговица с фиолетовыми разводами. Это явно не от одежды Джеймса, и я что-то не припомню ничего подобного в своем гардеробе. Пожимая плечами, кладу пуговицу в карман и возвращаюсь к внушительной стопке документов, которые нужно прочитать до завтра. Я должна это сделать, хотя понятия не имею, попаду ли на работу после занятий в дородовой группе. Я предпочитаю не торопить события, когда дело касается рождения этого ребенка. И никто не вправе осуждать меня за это.

Двадцать минут шокирующего чтения — переданное из другого района дело девочки-подростка, — и меня отвлекает звонок в дверь. Я слушаю, как Зои открывает. Она вежливо разговаривает с сантехником, проводя его в подсобку.

Я возвращаюсь к трагической жизни пятнадцатилетней девочки, беременной от своего отчима. Она отказывается уличать и позорить его, тогда как каждый специалист, занимающийся ее делом, понимает: множество синяков и сломанных костей — его рук дело. Двух ее братьев удалось быстро пристроить на патронатное воспитание, а вот с беременной девочкой возникли проблемы. Она должна родить со дня на день, и ее ребенок — в списке моих приоритетов. Я останавливаюсь и представляю ее молодое тело, округлившееся из-за зародившейся внутри новой жизни — жизни, созданной из ненависти и страха. Сможет ли она когда-либо полюбить этого ребенка? Сомневаюсь, что она в состоянии любить саму себя, не говоря уже о ком-нибудь другом. Заключение психолога подтверждает долгую историю членовредительства, голодания, нанесения себе ран, битья головой о стену, злоупотребления наркотиками — все это всплывает с лежащей передо мной страницы. К внутренней части папки скрепкой прикреплена фотография девочки — худой и бледной, с мышиного оттенка волосами до плеч. На девочке надет топ в красно-синюю полоску, а ее огромные карие глаза наполнены абсолютной безысходностью. Но в уголках этих глаз я вижу сверкающий, будто сдерживаемые слезы, проблеск надежды. Я отчаянно хочу помочь девочке.

В дверь стучат.

— Войдите, — отвечаю я, и прежде, чем успеваю это осознать, Зои уже материализуется перед столом Джеймса в компании сантехника. Глаза Зои жадно оглядывают кабинет.

— Здравствуйте, миссис Эм-Би. — Сантехник называет меня так с тех пор, как год назад ремонтировал нашу ванную. — Рад вас видеть.

Он замечает мой живот.

— Боже мой, миссис Эм-Би на сносях! — оглушительно хохочет слесарь и вытирает руки о свой комбинезон.

— Большое спасибо, что пришли, Боб. Мы все так замерзли! — Я по-прежнему дрожу, несмотря на еще один свитер.