Пока ты веришь

Экипаж остановился у калитки одного из домов, такого же небольшого и аккуратненького, как и остальные здесь. Калитка беззвучно крутанулась на смазанных петлях, открыв взору маленький дворик, клумбу, на которой цвели еще хризантемы, крылечко в две ступеньки…

Показалось, что она вернулась в Гринслей, в родительский дом. Внутри даже пахло похоже — сухой полынью, скобленым деревом, теплой глиной от изразцовой печи. И спаленка, куда Джек занес ее саквояж, светлая и уютная, напоминала ту, что была у нее в детстве.

— Знала, что тебе понравится, — улыбнулась госпожа Адалинда. — Скромно, но мило.

Эбигейл кивнула: мило.

— Здесь остальное. — Магиня поставила на маленький столик кожаный чемоданчик. Хотела открыть, но Джек придержал ее руку.

— Что остальное? — спросила Эби.

Госпожа Адалинда посмотрела на нее, потом — на механического человека и укоризненно покачала головой.

— Ты ей не сказал?

— Скажу, — проговорил Джек. — Сейчас.

Женщина передернула плечами и пошла к выходу.

— Подожду в экипаже, — бросила, не оборачиваясь.

А Эби осталась стоять посреди комнаты рядом со столиком, на котором, неоткрытый, стоял чемоданчик магини, рядом с Джеком.

— Этот дом — твой, — проговорил тот. — Будешь здесь жить. Если понравится. Если не понравится, продашь и купишь другой. Там, — он ткнул пальцем в чемоданчик, — документы. Купчая на дом и твой новый паспорт.

Девушка растерянно слушала и ничего не понимала. Точнее, то, что ей говорили, она понимала хорошо: и то, что дом этот теперь ее, и что сама она уже не Эбигейл Гроу, а Эбигейл Орсон, вдова, получила после смерти супруга свою долю наследства и сбежала подальше от мужниной родни. А вот зачем это все — не понимала.

— Тебя здесь никто не побеспокоит, — сказал Джек.

— А ты?

— И я не побеспокою. — Искусственное лицо оставалось неподвижным, но горькая усмешка слышалась даже в механическом голосе. — Тут деньги, чтобы ты ни в чем не нуждалась.

— Деньги? — Сердце кольнуло нехорошим предчувствием.

— Да. Десять тысяч.

— С-сколько? — Девушка сглотнула мешавший дышать ком.

— Десять. Тысяч.

Эби медленно приложила ладонь к груди. Казалось, что сердце после этих слов должно остановиться, но нет — стучит. Даже странно.

— Ты тоже… меня бросаешь?

Десять тысяч — значит «прощай». Без слов, объяснений и обещаний вернуться. Она знает: с ней прощались уже так.

Но тогда были слезы, многодневная тоска, а сейчас вдруг накатила злость — такая, что в глазах потемнело.

— Бросаешь меня, да? Тоже? Как он?

Кинулась на Джека с кулаками, но он же механический, что ему сделается? Даже боли от ее ударов не почувствует. А ей хотелось, чтобы почувствовал. Чтобы и ему было больно, а не только ей…

А выходило, что только ей: еще и руки о железяку эту бесчувственную сбила.

Адалинда ошибалась, полагая, будто бывший муж недолюбливает ее фамильяра. Напротив, Роксэн Фредерику нравилась. По его мнению, она вобрала в себя лучшие черты хозяйки. Вобрала, пропустила через себя, усилила кошачьей своей сущностью. Ум, изворотливость, хитрость, мгновенная реакция, жесткость и бескомпромиссность — Эдди всего этого недоставало. В глубине души она по-прежнему оставалась затюканной сверстниками девчонкой из интерната, жалостливой, ранимой и наивной, и Фредерик, хоть и питал какие-то сентиментальные чувства к той девчонке, неоднократно пытался уничтожить ее как досадную помеху для счастливого существования взрослой, самодостаточной женщины, какой он хотел видеть Адалинду. Для агента, который не станет щепетильничать в выборе решений и никогда не поставит личные чувства выше общего блага.

Но сердце у Эдди всегда перевешивало мозги. Ни жизнь, ни бывшие мужья ничему ее не научили. Последний показательный урок и вовсе обернулся фарсом. Лишиться зубов оказалось больно, растить новые — неприятно и дорого, и ради чего? Чтобы спустя время тут же ставшая бывшей супруга нашла очередного «своего мужчину» и бросилась в омут новых переживаний и проблем?

Роксэн переняла у Адалинды сильнейшие качества, главное же, что Эдди взяла от кошки, — это умение зализывать раны и забывать о них, как только стихала боль.

Может, он ошибся в ней? Может, она действительно не создана для их работы и ей нужно другое? Дышать архивной пылью, смешивать реактивы в маленькой лаборатории, составлять меню для званых обедов, согревать ночами постель для того, кто будет видеть в ней всего лишь женщину, готовить ему завтраки и рожать детей?

При мыслях о детях эмпат нахмурился, но проступившая на его лице озабоченность мгновенно сменилась легкомысленной усмешкой.

— Выйду, куплю газет, — сообщил он кошке, следившей за ним из противоположного угла гостиной. — Почитаем, не натворила ли Эдди еще чего-нибудь. Приглядишь в мое отсутствие за нашим поваром?

Фамильяр высокомерно фыркнула и отвернулась. Но подвоха не почувствовала.