Пока ты веришь

– Скучаете, значит? – хмыкнул куратор. – В одиночестве? А что ваша супруга? Не появлялась? Не писала?

– Бывшая супруга, – поправил невозмутимо Фредерик. – Нет, не писала. Не думаю, что ей вообще придет это в голову.

Если Риган хотел уличить его в обмане с помощью какого-нибудь артефакта, ему это не удастся. Обмануть зачарованные на определение лжи предметы не так уж сложно. Нужно просто говорить правду. Ту правду, которую нет необходимости скрывать. Например, Адалинда действительно не станет писать ему.

– Жаль, – непритворно вздохнул Риган. – Полагаю, она могла бы пролить свет на некоторые обстоятельства этого дела. Я приказал установить наблюдение за школой, в которой обучается ее сын, однако и там она не объявлялась. Думаю… что, если на какое-то время перевести ребенка в другое учреждение?

Мэтр Джонатан в напускной задумчивости почесал проплешину и выжидающе уставился на собеседника. Фредерику ничего не оставалось, как снова пожать плечами:

– Если найдете достаточно оснований и согласуете действия с комиссией по защите прав детей-одаренных и со мной как с официальным опекуном мальчика. А я буду против.

Как, собственно, и комиссия. И совет Академий, если до этого дойдет. Линкарра ценила своих будущих магов, тем паче с таким потенциалом, как у Лео.

– Я и сам не сторонник подобных мер, – быстро пошел на попятную куратор. – Полагаю, наблюдения будет достаточно. А вы, если ваша супруга… бывшая… вдруг объявится, сообщайте немедля. С учетом обстоятельств, этому никакая комиссия не воспротивится, а вот если решите утаить…

– Я не знаю, где она сейчас, – четко и опять же совершенно искренне произнес Фредерик. – И поверьте, я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь в раскрытии этого дела.

Правда, и ничего кроме правды.

Джек зашел к Эби поздно вечером, когда слуги ушли на свою половину и не нужно было переживать, что столкнешься с кем-нибудь из них в коридоре. Хотя Джек вряд ли волновался по этому поводу.

– У меня новый костюм, – сказал он.

Наверное, мэтр Алистер покупал одежду сам, в магазине готового платья, и наряд был механическому человеку велик: брюки длинноваты, сюртук обвисал на плечах. Еще вчера Эби предложила бы подшить, но сегодня промолчала.

– Тебе не нравится? – по-своему понял ее молчание Джек. – Может быть… цвет не мой?

Казалось, с каждым днем он лучше и лучше управляет своим неживым голосом, и интонации прорезались все четче. Сейчас это был сарказм.

– Хороший цвет, – ответила Эби. – Немаркий.

Новый костюм Джека был черным, как и предыдущий.

– Ты не хочешь со мной говорить? – спросил механический человек после затянувшейся паузы.

– Хочу, – возразила девушка. – Только не знаю о чем.

Прежде таких вопросов не возникало, ныне же возникали и не такие…

– Ранбаунг что-то нашел, – сказал Джек, без приглашения усевшись в кресло. – Точнее, он думает, что нашел. Что-то в исходном заклинании.

– Это хорошо?

– Не знаю.

Он умолк на время – обычно в такие минуты Эби казалось, что он отключился, но сейчас девушка откуда-то точно знала, что он всего лишь молчит, – а потом вдруг сказал:

– Завтра будет дождь.

– Откуда ты знаешь? – Перемены погоды, как и этих слов, ничто не предвещало.

– У меня есть барометр. В голове. Вернее, где-то здесь, – механический человек неуверенно ткнул себя пальцем в грудь, – но я привык думать, что в голове.

Привык думать. А она никак не могла привыкнуть к тому, что он способен думать.

– Еще у меня есть часы. И карты. Компас… Расскажи об Эйдене.

Эби вздрогнула всем телом – до того внезапной была эта просьба.

– Зачем? – Щеки вспыхнули, а в груди вдруг закололо: то ли ребра, еще не сросшиеся как надо, вновь разболелись, то ли еще что-то…

– Интересно, каким он был.

– Он был… хорошим…

Джек посмотрел на нее пустыми своими стекляшками, блестящими в газовом свете, и медленно покачал головой:

– Не был.

Не был. Под ребрами заныло сильнее.

– Какая теперь разница? – спросила она. Горечь в голосе превратилась в злость: зареклась же вспоминать, а тут чурбан этот механический!

– Мне интересно, – повторил без эмоций искусственный голос.

– Ничего интересного. И я… Я не знаю! Не знаю и не знала его никогда, понял?

– Понял. – Джек поднялся с кресла, будто собирался уйти, но пошел не к двери, а к ней. – Я видел его. Мертвого. С дырой в груди. И видел живого. С тобой. Так. – Он взял оцепеневшую от растерянности девушку за запястье и повернул ее руку ладонью вверх. Палец в кожаной перчатке медленно вывел на ставшей вдруг влажной коже первую букву – «э». И дальше: «б», «и», «г»… – Так, помнишь? Думаешь, это не интересно… крошка Эби?

Лишь на миг липкий обволакивающий страх сковал тело, а затем девушка вырвала руку и с силой оттолкнула от себя механического человека.

– Не смей! Никогда больше не смей! Никогда, понял?!

Она сама не понимала, чего требует от него, – главное, чтобы никогда-никогда.

И когда дверь за ним тихо затворилась, Эби все еще стояла посреди комнаты, обняв себя за дрожащие плечи, и шептала, словно обережную молитву: «Никогда больше. Никогда…»