Пока в Питере дождь

– Взгляд охотника, – подметил Вольдемар. – Давненько я у тебя его не видел. Давай, Сев, рассказывай, как докатился опять до холостяцкой прострации.

– Прострация не кастрация и лечится за несколько дней.

Вольдемар уставился, сверля Северина своими маленькими и умными глазами-бусинками.

– Так вы окончательно рассорились?

Северин кивнул.

– Ну и болван, – заключил собеседник. – Я почему-то думал, что у вас все закончится серьезно.

– Не мой типаж.

– И чтобы понять, тебе потребовалось полгода?

– С этими притворными курицами иногда и полжизни мало. Кстати о курицах… у тебя, что сегодня за день?

– Ты про меню? А черт его знает… World chicken day, заказал не думая.

Между тем в зале появились две молодые посетительницы в коротких болоньевых курточках и тертых джинсах, и заняли место на подиуме. Сидя лицом к окну, Северин наклонился вбок, чтобы плечи коллеги не закрывали ему обзора. Вольдемар на секунду обернулся, увидев девушек, и тронул соседа за руку, чтобы отвлечь.

– Ты пугаешь меня, Сев, – настороженно сказал он. – Что с тобой будет через неделю?

– Через неделю у меня вечеринка. Придешь?

– С Ромкой опять?

– Он не Ромка, он Ром! Будет водка, виски и Ром!

– Нет, я женат.

– Пардон, а как это связано?

– Тебе нужно объяснять простые вещи? – удивился Вольдемар, посмотрев на наручные часы Северина. – Без пяти два.

– Опоздать имеем право, – разобрался сосед. – На вопрос-то ответь.

– А что тебе не ясно? В прошлый раз, когда вы устраивали подобное, мне пришлось сто раз "Отче наш" прочитать, и до сих пор краснею перед женой и детьми, когда вспоминаю об этом.

– Господи, да не грузись! Все настоящие святоши померли до нашей эры.

Подошла официантка с подносом, и Северин посмотрел на нее в упор.

– Девушка, я прав? – добавил он.

Пожав плечами, она молча разложила первые блюда и незамедлительно ушла, чтобы минут через десять вернуться с недостающей половиной заказа.

В половине третьего сытые, довольные и ленивые коллеги покинули кафе и, вместо того, чтобы поторопиться, шли нога за ногу, отгоняя дурные мысли. Сейчас хотелось думать о чем-то светлом и замечательном, но предстоящая встреча с деспотичным издателем мешала Северину расслабиться. Вольдемар молчал весь обратный путь (у него, вероятно, это получилось), и когда мужчины вошли в здание и поднялись в офис, он лишь не глядя помахал рукой, грузно опускаясь за низкую пластиковую стенку своего рабочего места.

Войдя в кабинет, и плотно закрыв дверь, Северин рухнул на диван, разбросав руки по сторонам: одна повисла до пола, другая вытянулась поперек спинки вверх. Ничего не хотелось, а слово "должен" мужчина сейчас ненавидел больше всего на свете. Ничто не заставит его подняться, кроме стрелок на часах, разбросанных на циферблате по подобию рук и показывающих шесть. Тогда он с удовольствием поменяет диван на кресло автомобиля, чтобы отправиться домой. Но Северин притворялся, так как первый же раздавшийся телефонный звонок мгновенно вывел его из обуявшей сладостной апатии, быстро сбросил с дивана и заставил подойти к столу, где, под какими-то непонятными и всеми забытыми документами, таился кнопочный аппарат.

– Издательство "Энтимема", слушаю… – недовольным голосом произнес мужчина и, после непродолжительной беседы, вернулся обратно, чтобы подобрать лежащую на подлокотнике       пачку недавно распечатанной рукописи. – Идем, счастливчик.

С этими словами Северин в который раз почувствовал себя вершителем чьей-то судьбы, но не сказать, чтобы ему это понравилось. Внешняя политика современных издательских домов требовала поступаться с внутренними идеалами, давно поруганными и разрушенными в счет не писаного устава, навязанного издательскому миру временем и нравами, и нужно было этому придерживаться, хоть сам Северин, на правах ведущего редактора, считал это предательством, ведь люди читают то, что им дают и никак не могут повлиять на качество предлагаемого продукта, разве что тотальным бойкотом, заключающемся в полном отказе от чтения слабых авторов, не уважающих читателя и преследующих одну единственную цель – количество написанных книг. Сам Северин давно перестал бороться с литературным произволом, в опаске выпасть из обоймы и быть уволенным, соблюдал правила и, в попытке отстоять стоящего писателя, редко вступал в противоборство с главным редактором или издателем. Лишь иногда решался на хитрости, ловко подменяя однодневного щелкопера, почти одобренного кем-то по протекции, более перспективным сочинителем. Система требовала подчинения, мгновенно расправляясь со всевозможными бунтарями, в какой бы профессии они не были задействованы, и ей мало кто оказывал эффективное сопротивление.

Вот и теперь, неся подмышкой кипу распечатанной макулатуры, Северин нес ее с заданием заполнить вдруг открывшуюся брешь выходящей в печать серии. Серии, сбитой наскоро по жанру, недостаточно подготовленной, как следовало, провисающей и, естественно, заведомо провальной. Он знал всех авторов поименно, он наизусть выучил их синопсисы, он хорошо ознакомился с текстами и восемь из десяти, будь его воля, хоть сейчас изгнал бы из нее.