Григорий Бухляев командовал взводом разведки. Семен Иванов сначала был определен в хозяйственный взвод, но пробыл там недолго и упросил своего друга взять его к себе в разведку. Братья Малиевы остались в хозяйственном взводе. Однажды группа в пять человек на подводе отправилась за продовольствием и попала в засаду. Под лошадь полицаи бросили гранату и тут же открыли огонь. Николая ранило в обе ноги, но спасло то, что он упал по левую сторону саней, в заметенную снегом канаву, и ему удалось проползти незамеченным до елок. Он видел, как Гришка-шахтер, отстреливаясь из автомата, метался в кустарнике, слышал, как Харитон на повозке, видимо раненый, звал на помощь. Потом Гришка затих. Повозку с убитыми и раненым Харитоном немцы прицепили к своей упряжке и увезли в Славуту.
Теряя много крови, Николай все-таки сумел уползти в лес, с трудом добрался он до связных, и те доставили его в отряд.
А вот при налете на Плужанский пивзавод обошлось без жертв. Гриша Бухляев и Семен Иванов чувствовали себя героями. А как же иначе? Гриша — всеобщий в отряде любимец — разработал интересный план, как перехитрить охрану завода, на котором откармливались свиньи для немецкого гарнизона. Ему удалось войти в контакт с надежными людьми, работавшими на заводе. Он хорошенько выведал о порядке и времени смены караульных. Его снабдили двумя бланками пропусков. Лесным умельцам не составило большого труда изготовить печать. Оставалось только пройти на территорию завода.
Разумеется, все понимали, что по этим пропускам можно пройти и никто не обратит внимание. Ну а если вдруг увидят незнакомое лицо? Тут надо быть начеку. А для Гриши и его друга Сени чем труднее задание, тем они становились более энергичными и дерзкими. Посоветовались между собой, как пройти мимо вахты, как снять охрану, ударили по рукам.
Напряжение немного спало, когда им удалось миновать стоящих у входа на завод немца и полицая. Первым шел Семен, и с таким выражением на лице, будто все ему здесь осточертело. Пропустив вперед себя Иванова и еще двоих работяг, замешкавшихся возле полицая, Гриша весело поторопил их и нахально уставился шалыми глазами на немца.
В условленный час ночью Иванов тихо, по-кошачьи, приблизился к часовому и замер за выступом сарая. Как только часовой поравнялся с выступом, Бухляев отвлекающим щелчком пальцев заставил его оглянуться. И тут Семен тугой медвежьей хваткой притянул к себе за шею часового. Таким же образом поснимали и других часовых, и по сигналу ракетницы партизаны ворвались в караульное помещение… Утром в отряд прибыл целый обоз: двадцать откормленных свиней, корова, два пулемета, десять автоматов. А на грузовике, захваченном на заводе, привезли в лес муку и спирт-сырец…
Обо всем этом он расскажет, когда вернется домой, ну а пока:
«Здравствуй, дорогая мамочка, папа, бабушка и все наши! Как хочется знать, живы ли Вы. Оставил ли Вас пронесшийся губительный ураган невредимыми? Мамочка, я жив и здоров, чувствую себя превосходно. Не писал долго в силу сложившихся обстоятельств моей жизни, о которых расскажу, когда встретимся. Пока все. Целую крепко-крепко тебя и всех наших. Рома».
Приближался фронт. Немцы откатывались к западу. Трещала оборона, и бои уже шли под Шепетовкой. Славутский лагерь с гросслазаретом свертывался. Эсэсовцы, охваченные предэвакуационными хлопотами, снимали с вышек прожектора, пулеметы. Наспех сколоченный этап в три с половиной тысячи человек, конвоируемых немцами и власовцами, пешим строем угнали на Проскуров и Львов. В двух блоках гросслазарета оставались лишь тяжелобольные и немощные. Они были уверены — их оставили преднамеренно, для того чтобы уничтожить. Те, кто еще был в силах передвигаться, собирались в кучки, совещались, предлагали различные варианты побега. За наружным ограждением все еще курсировала охрана «казаков». А внутри блоков в ожидании вагона, обещанного немцами, полицаи выходили из себя и начинали рвать и метать, вымещая на пленных свое озлобление.
В эти дни второй блок напоминал Липскареву часы без механизма и стрелок на грязном циферблате. Кавардак был жуткий: всюду мусор, на загаженном полу — следы испражнений. В эти черные, безнадежные дни Николай Иванович чаще, чем обычно, вспоминал с большим уважением человека, под руководством которого и сам он вел работу, и работали многие десятки других советских патриотов, поддерживая в блоке порядок и особый дух товарищества.
После того как были вырваны и угнаны в Германию многие из ядра подпольной организации, Липскарев занялся перегруппировкой оставшихся и созданием новых групп. Около него собирались кое-кто из своих, некоторые санитары, «костыльники».