— А вот о судьбе Вани Беды, или, как мы все его называли, «Бороды», мне ничего неизвестно, — печально произнес Сусанов. — Дорогой мне человек… Он же, можно сказать, от смерти меня спас. Каждый раз он внушал мне чувство уважения к себе и к таким людям, за которыми можно идти. А вот что с ним случилось в Германии — не знаю. Кого только не спрашивал… В западной зоне он остаться не мог — в этом я убежден. Погибнуть? Но он ведь был сильнее любого из нас. Прошло сорок лет, как мы потеряли друг друга. Неужели навсегда?..
Мы засиделись с Сусановым до четырех часов утра. Когда вышли из дома, звезды меркли, а закраина неба над дальней березовой рощей побелела. В предутренней тишине послышалось щелканье и свист соловьиный. По тропке в овраг, где угадывался ручей, мы спустились к роднику, пили холодную, обжигающую губы воду. Но вот заалело небо, зашелестела листва и появилось солнце.
— Вот и жизнь с космической скоростью пролетела, — сказал Николай Дмитриевич, но в его голосе я не услышал ни горечи, ни сожаления. — Дочки замужем. Старшая работает учительницей. Младшая — инженером. У меня трое внуков — продолжение моей жизни. Недавно ушел на пенсию, но продолжаю работать учителем, веду кружок красных следопытов. Дети как воробьи ко мне летят…
Из оврага мы поднялись к школьному зданию.
— Каждое лето у нас здесь то пионерский, то спортивно-оздоровительный лагерь, — продолжал Сусанов, отдышавшись. — Ребята со всего района съезжаются.
Слушаю Сусанова и невольно сравниваю. Конечно, у нас в городах сооружаются прекрасные школы, величественные Дворцы пионеров. И возводят их крупные строительно-монтажные организации. А здесь и школа, и интернат, и мастерская, и дом учителей построены руками деревенских школьников, их родителей, учителей и директора школы Сусанова.
В школьном парке Николай Дмитриевич показал мне памятные аллеи. Нет ни одного выпускника, который бы перед уходом из школы не посадил дерева «на память».
— Это дерево — Коли Лисенкова. — Сусанов тронул рукой подернутую чернью кору березы. — Теперь он штурман гражданской авиации, водит реактивные лайнеры. Как-то прислал письмо: где бы ни летал, пишет, всегда вспоминаю свой маленький, но дорогой моему сердцу родной уголок — село Корсунь. А это Тани Кузьмичевой, — продолжал Сусанов, подойдя к другой березе. — Она трудится в школе, учит детей. А вот эти — Светланы и Саши Алферовых. Они работают в одном из колхозов. Саша председателем, а Светлана, его жена, заведует библиотекой… А вот это дерево… — Сусанов помедлил, улыбнулся. — Однажды осенью, смотрю, по селу «Волга» курсирует. Остановилась. Вышел такой солидный, седоватый, в темном костюме мужчина. «Здравствуйте, — говорит, — Николай Дмитриевич! — и обнял меня, а потом улыбаясь спросил: — Что, не узнаете меня?» — «Припоминаю… Ты, говорю, Коля Поляков?» — «Да, Коля…» Оказывается, он два института закончил, стал кандидатом технических наук, заместителем министра. Посидели с ним, о многом переговорили. Показываю ему фотокарточку: «Коля, вот здесь ты на фото в сорок восьмом году деревце сажаешь». Он взял ту памятную фотографию и говорит: «Помню, как после войны вы приучали нас трудиться. Может, труд да та тяжелая пила, которую мы с вами вместе таскали, и сделали меня человеком».
Смотрю на клены, березы, каштаны, лиственницы. Тысячи деревьев в школьном парке. «Что же такое подвиг? — подумал я, слушая Сусанова. — Мгновение во время первой атаки, цель которой выбить гитлеровцев из противотанкового рва, подорвать огневую точку? Или вся подвижническая жизнь?..»
— И вот теперь порой думаю, правильно ли я прожил жизнь? — задумчиво проговорил Сусанов. — И скажу откровенно: жизнь прожил честно, а она ведь не черновик… Это сочинение десятиклассника можно переписать начисто, а жизнь…
Огромный, заполненный до самого верхнего яруса зал Донецкого оперного театра. Центральное телевидение ведет очередную передачу «От всей души», посвященную горнякам и шахтерам.
В зале — настороженная тишина, на сцене — декорации, изображающие колючее ограждение, вышку фашистского концлагеря. Мне предложили рассказать о фашистском гросслазарете, о мужестве советских людей, не потерявших присутствия духа в тяжелейших условиях.
Как только закончил рассказ, ведущая передачи — Валентина Михайловна Леонтьева, вглядываясь в возбужденные лица сидящих в зале людей, негромко говорит:
— Мы раскрыли военную страничку, вспомнили далекие и тяжелые дни в Славутском гросслазарете. Но один из героев, активных участников подкопа, находится здесь, в этом зале.
Зрительный зал колыхнулся, замер. Шахтеры знают почти всех своих известных земляков, но в эту минуту похоже, что и они недоумевают. Оказывается, среди них находится один из строителей «метро», о сооружении которого им только что рассказали. Но кто же он? Почему имя отважного человека они не знают?