Показания Оли Н

В конце октября объявили, что в этом сезоне школу не будут топить и потому с морозами занятия прекращаются. Это было крушением. Наверное, в Москве или в Париже люди больше знают и говорят об Огоньках. А у нас это не так заметно. Конечно, свет на улицах не горит, но у нас он всегда горел плохо. И в магазинах совсем плохо с продуктами, даже с хлебом перебои. Но нас ведь никогда хорошо не снабжали. И дожди идут, и яблоки не созрели. Но картошку все-таки собрали. Люди скупали в магазинах соль и спички. Мать тогда сказала: "Как будто война". Я не поняла, а она пояснила: "В России, когда грозит война, всегда скупают соль и спички". Но войны никакой не было. То есть война продолжалась - на Ближнем Востоке, в Африке, а у нас войны не было. Но когда Сесе пришел в класс и сказал: "Ребята, занятия на неопределенное время отменяются", мы сначала обрадовались - не поняли, что это обозначает. Даша спросила: "А как же я в институт попаду?". Но еще глупее была реакция Карена. Он как закричит: "Да что вы! Если мы в этом году десятый класс не кончим, я в армию загремлю!". Кто-то сказал: давай будем рубить дрова. Сначала раздались голоса в поддержку, но потом Холмик напомнил, что у нас в школе батареи центрального отопления - не ставить же буржуйки в классах, как в революцию. Сесе старался быть спокойным и даже оптимистичным. Он объяснил, что перерыв только до весны. Как потеплеет, уроки возобновятся. Сказал, что мы будем заниматься самостоятельно по программе, которую он даст индивидуально, что можно ходить к нему домой на консультацию. Он так горячо говорил, что мы поняли - школа для нас кончилась.

Ким пошел из школы со мной. По улице мело. Мы прошли мимо нашего Огонька. За последние дни он подрос, стал с футбольный мяч, жар чувствовался уже в десяти шагах, воздух стремился к Огоньку.

Ким дошел до моего подъезда. Наш дом двухэтажный, барачного типа, остался еще с первых пятилеток. Мне было холодно. Ким хотел сказать что-то важное. Поэтому закурил. Потом сказал:

- Оль, выходи за меня замуж.

Это было совсем неумно. Бред какой-то.

- Ты что? - сказала я. - Я об этом совсем не думала.

- Я серьезно говорю, - сказал Ким.

- Если ты боишься орора, я тебе даю слово, что нам всем - отцу, братьям и мне - в Москве делали анализ, мы не носители.

- Я не о том.

- А о чем?

- Мне шестнадцать. Недавно исполнилось. Тебе тоже. Я понимаю, если бы тебе было двадцать, ну хотя бы восемнадцать. Люди никогда не женятся в нашем возрасте.

Я, наверное, говорила очень серьезно, как учительница, и он рассмеялся.

- Ты дура, - сказал он. - Люди не женятся, а мы поженимся.

- Ты мне очень нравишься, - сказала я. - Честное слово. Но давай поговорим об этом через два года.

- Через два года будет не с кем говорить, - сказал Ким. - Потому что мы с тобой будем мертвые.

- Не говори глупостей.

- Ты это тоже знаешь. И трусишь. А я тебе говорю - пускай у нас будет счастье.

- Это не счастье, - сказал я. - Это не счастье - делать то, чего мы не хотим.

- Я хочу.

- Ты глупый мальчишка, - сказала я. - Ты струсил.

- Я не струсил. Я лучше тебя все понимаю. Мать умерла при мне.

- При чем тут это?

- Это все вместе, - сказал он. - Земле надоело нас терпеть. Почему ты хочешь подохнуть просто так, даже не взяв, что успеешь?

- Ты думаешь, если плохо, то все можно?

- Завтра об этом догадаются все. И законов больше не будет.

- Пир во время чумы? - спросила я.

- Конечно. Ты подумай. Завтра я спрошу.

- Уходи, - сказала я. - Мне неприятно.

- Законов не будет, - усмехнулся он. - Только сила.

- И где ты этого наслышался? - возмутилась я.

Тогда Ким ушел.

Я смотрела ему вслед - такой обыкновенный мальчишка. Хорошенький, чернявый, на гитаре играет, в авиамодельном кружке занимался. И мне стало очень страшно, потому что он сказал про силу. Может, это был детский страх, а может - женский. Еще вчера у меня было место, где собирались такие же люди, как я, - школа. И был порядок. Школы нет, а Ким в один день стал не мальчиком. Или я не заметила раньше?

Я не пошла домой. Был день, светло. Только холодно.

Я поднялась по Узкой улице, мне захотелось посмотреть на наш поселок сверху. Дверь в церковь была открыта, и перед ней много людей. Внутри пели. Я никогда не видела столько людей у церкви. А внутрь даже не войдешь. Я вдруг подумала: сейчас по всей Земле люди куда-то идут, только не сидеть дома. Одни - в церковь, другие в мечеть, третьи - в райком, потому что хочется найти защитника.

Я вышла на обрыв. Река рано замерзла, и по ней неслась снежная пыль. Ветер был ужасный. Я вдруг посмотрела вверх и подумала: почему все говорят про летающие тарелочки? Вроде бы их видели. Почему они не прилетают? Именно сейчас они должны прилететь и помочь. Надо бы сказать маме про Кима - может, это смешно? Но потом поняла, что мама страшно испугается. Она каждый день приносит с работы разные истории - про самоубийства, про грабежи. На станции я сама видела военные патрули - никогда еще не было военных патрулей на тихой пригородной станции.