Показания поэтов

В сказке точнее, чем в попытке более серьёзного исследования, промелькивает сугубо личный, богатый, нелепый и ностальгический характер того края теней и отбликов, который порой иллюстрируют художники и обретают поэты.

Андре Пьейр де Мандиарг. «Чёрный музей»

I. О статуях

«…Нет ничего в действительности прекрасного, кроме лиц статуй. Застыв, они живут иначе, чем наши гримасы. Как мягко, с каким глубоко сведущим жаром задерживались на мне его удлинённые пустые глаза. На миг я как будто бы увидел в них зелёный проблеск. Тот скорбный изумруд, который прячется, как тлеющая искра, в мёртвых орбитах изваяний из Геркуланума». Я пробую прочесть Вам по памяти, Катя, отрывок из столетней давности книги Жана Лоррена, где речь идёт о любви к статуям (лирический герой рассуждает о бюсте Антиноя). Разумеется, я говорю не о простом наслаждении видом скульптуры, а о здоровом влечении к статуям, т. е. к классическим изваяниям образцовой формы тела, которое было широко развито в эпоху Античности и в новейшее время названо пигмалионизмом. Вопреки себе самому это слово подразумевает не будто бы оживающие изваяния вроде Галатеи или Венеры Илльской, которые по сути своей люди, т. е. собственные модели, а прохладные торсы невидимого. Более того, физическая близость со статуями не позволяет лепить их своими руками. Может быть, никакого Пигмалиона не было. Для того чтобы разобраться в этом подробнее, нам придётся пересмотреть мифологию. Здесь мы коснёмся божественного.

Заметим, что наша тема сделала эту фразу несколько двусмысленной. Вообще, что бы впредь ни было сказано, наше подозрение к отвлечённым словам будет только расти. В этом надо признать вполне характерное на сегодня состояние ума. Представим его себе так. Видимо, бог, который родился на закате Античности и превратил земной мир в область идей, должен был умереть. Это могло случиться между 1860 и 1870 годами, поскольку примерно тогда в жизни больших городов произошли изменения, которые повлекли за собой своеобразно исполнившую и воплотившую все человеческие идеалы т. н. современность. Перестав быть подобиями бога и его мира, т. е. верить и ждать, мы получили приятное право выбирать себе мир на свой вкус и обставлять его богами по собственному усмотрению. Но большинство из нас всё-таки предпочитает выбирать готовые пантеоны, как выбирают типовые постройки или готовое платье.

С этого момента мы можем говорить о художнике, которому доверено выбирать идолы, которые приводят в порядок растерявшуюся действительность, и который это умеет. Ведь мирового разума больше нет, и вокруг происходит неизвестность: взглянув как бы со стороны, видишь зачарованную жизнь людей и вещи, переливающиеся смыслами. Великий бог Пан воскрес сто лет тому назад, о чём и заявили художники югенда: журнал Мейера-Греффе, книга Гамсуна, книга Артура Макена с рисунками Бёрдсли… Итак, наши домовые вещи стали маленькими фетишами и защебетали неслышными голосами леса: лары и ларвы, милые глупыши, которые придают самому слову – божественно! – столь умилительный оттенок.

Теперь Вы, может быть, согласитесь со мной, Катя, что поставленная перед нами проблема выбора – выбора богов – в том, чтобы ничего не придумывать и не создавать, кроме самого себя. Собственно, это и невозможно. Вот где мы подходим к вопросу воспитания. Мы видим, что дело художника – верно подобрать образчики своей жизни в виде людей или вещей и, может быть, внести в эту обстановку своими руками разве что сугубо личную ноту уюта. В общем, это делает его своего рода гувернёром собственной публики. На примере сошедшего с ума Врубеля видно, что нельзя Вдохновляться, Озаряться, Творить и Кушать. Разве можно делать то, что неприлично высказывать? С другой стороны, если взять Тимура Новикова, то мы видим, что взятая им на себя роль ментора и автора вполне прозрачных работ может выдержать весь тот моральный груз, который у нас в Петербурге, да и вообще в России, ложится на художественное лицо. Вот что, по-моему, «неоакадемизм», и я взялся за этот этюд, чтобы рассмотреть, как эстетика, которая по сути своей определяет нажитые нами повадки и взаимоотношения с окружающим, происходит от свойственного кому-то из нас зова природы – и только в зависимости от него может называться «классической» или иначе. Поэтому я предлагаю вернуться к разговору о статуях.