Если спустить пружину, то шарик бегает, и лампочки тоже разбегаются по лотку мигать, как бусы на брюхе. Это была игра, но не то чтобы настоящая игра, а скорее – одно из тех сновидений, или кошмаров, в которых перед Константином была жизнь. Аркаша между тем задремал на лавочке перед водкой, овчинкой
, капустой. Овчинка заключалась в прозрачной корзиночке и была дюжиной эскарго, которую им продали в одинокой избушке на дальней развилке шоссе у моста, где с холма выглядывали элегические развалины и ручеёк водопадом срывался в обрыв к морю. Вот это была награда за их загадочный автомобильный пробег по всему курортному берегу в поисках этих самых улиток, благодаря которым всюду одинаковые домики, какие-то прямо научно-фантастические фасады санаториев или глухая остановка автобусов на остове старинного фундамента приобретали, по выражению Виктора, что-то врубелевское. (Виктор, наверное, имел в виду, что этот великий художник, сошедший с ума от невыполнимого желания придать местному патриотизму определённую элегантность, в этих краях питался на даче моллюсками, которых собирал летом на пляже и кушал с лимонным соком; именно за столом ему удавалось уйти от того разговора об отечественном искусстве, который могли повести его собравшиеся поклонники, и вместо этого поспорить о том, что наша ракушка – та же устрица.) Заведение, где в детстве трёх приятелей располагался бильярд, своими бревенчатыми стенами напоминало избу, как того четверть века тому назад требовала мода на ностальгию по великодержавному прошлому, посещение украдкой церкви и чтение романов из жизни деревни. Здесь в голову приходили мысли об офицерских оргиях времён Гражданской войны, о господах с лицами популярных советских киноактеров, которые поют императорский гимн и играют в русскую рулетку за столом, на котором плачет и прикрывает руками стыд голая девка. Мужичок за столом расправил на коленях салфетку. То есть в таком возрасте жизни Аркашу было уже трудно назвать мужичком; как говорил Жоржик, это была скорее вдова мужичка или даже солдатка: прозвище, в котором Жоржик Ермолов всякий раз находил множество новых значений и логических связей. Костя же, вцепившись в лоток обеими руками, скользил взглядом. В игре pinball нужно только смотреть, чтобы не пропал шарик, который катается, и крепко держать и трясти; в этой слегка двусмысленной позе Константину наконец удалось забыться, облокотившись на целый городишко, который выглядывал из-под стекла.Склонившись и дёргая бёдрами над автоматом, Костя освежал свои воспоминания об одном из этих грандиозных вечеров у бильярда. На пляже детей днём звали в гастролирующие аттракционы, где сквозь очки вроде маски для подводного плавания можно было смотреть и стрелять из кнопки в чудовищных ящеров, которые торжественно выползали со дна океана, как сказочные драконы или райские птицы
(они были такие пёстрые, а Костя почему-то считал птиц оставшимися представителями вымерших динозавров). А тут зрелище было никакое. Заведение было вроде конюшни, и мужчины ходили под лампами, как лунатики, вокруг столов. В воздухе было дымно, и была какая-то такая театральная сцена. Имеется в виду, что люди как будто не жили, а изображали; они ходили и говорили только для того, чтобы удержать в себе то оцепенение, в котором происходила игра. Понятное дело, шары стучали, и это было совсем как в одном из тех кинофильмов из жизни высшего света, когда сквозь человеческие звуки зала раздаются стук булавы и такой же деревянный голос мажордома отчеканивает, что ещё одним именем прибыло. Никто не понимал, чего ждёт, и сам Костя с возрастом должен был стать тоже фанатиком подобного ожидания. Но поскольку всем известные принципы игры и любви распространились на всё в целом его существование, ему приходилось в расцвете бальзаковских лет избегать в отношениях с людьми как того, так и другого.