Читаем Показания Шерон Стоун полностью

– Я его еще в 92 году хотел заказать. Сам знаешь, где он мне дорожку перебежал… да что дорожку! Магистраль! Ну, шакал был… Шакалюга…

– Точно, Сема, – отвечает Темик.

Потом удивленно спрашивает:

– Вот скажи почему так? На бабу не дергается, а на дерьмо всякое сразу – огурец?

…Молча входит дворецкий, платочком стирает с лица Амфетамина двойной эякулят и выходит. Сама скорбь, юдоль печалей…


Довольно некрасивые стоны нарастают – это близится к вершине удовольствия Трегубова. Впрочем, на пике оргазма она затихает и забывается, закрыв глаза. Проходит минута, вторая…

– Там у тебя было здорово.

– У меня больше двух лет не было мужчины.

– Зачем доводить себя до такого состояния?

Трегубова пожала плечами:

– Страх. Я всегда боюсь пустоты, которая открывается после секса.

Она улыбается слабыми губами:

– Здравствуй, пустота!

Закрывает глаза, как будто бредит.

– Этот страх опять наплывает. Вот… Опять… Это был секс – и больше ничего. Больше ничего. Неужели я такая безнадежная уродина, Чепель?

Она плачет.

– Я не люблю тебя, лопоухий урод.

В ее голосе глухая агрессия; и она нарастает.

– Легче будет тебя застрелить, чем попытаться полюбить… Кажется, так… Да, кажется так…

– Попробуй…

На насмешливых губах Чепеля играет улыбка – превосходство самца.

– Наверно я могла бы выстрелить разочек. До первой крови. Говорят, кровь отрезвляет.

– Не только. Бывает, что появляется вкус действовать дальше.

– Нет, я не такая.

– Откуда ты знаешь? Ты хорошо знаешь себя?

Трегубова пожимает плечами. Звонит по телефону.

– Роман… Чертог сиял… – Она сухо рассмеялась. – Принесите мне.

Чепель озадаченно повторил:

– Чертог сиял…

– Говорят, любовь – это безумие. Проверим?

С улыбкой продолжает:

– Чертог сиял. Гремели хором… Ну да.

Цитирует:

– …Глава счастливцев упадет… Чепель, сегодня ты тот самый счастливец.

Режиссер приносит пистолет. Трегубова задумчиво вертит в руках оружие.


Без Трегубовой жизнь стала похожа на праздник, ясный пень. Кузнецов, признаться, уже и забыл, когда он с таким удовольствием потирал руки над новенькой книжицей кроссвордов.

– Так… Сейчас… Разминочка для ума… Для логики… – Читает с осмысленностью. – «Содержимое солонки». Правильный полезный вопрос. Куда ж без соли? Груздь без соли не хрустит.

Вписал ответ.

– А если груздь не хрустит, то какой же это груздь, спрашивается? Нахрен такой груздь человечеству нужен, правильно? «Кучка земли, которую родила мышь».

Кузнецов задумался.

– Вот так сразу, японский городовой. Сразу фига в кармане. Еще размяться не успели. Мышонок, что ли? Нет, четыре буквы…

Расхаживает.

– Значит, кучка земли. Мышонок, значит, умер. Закопали. Гроб… Точно гроб! – Вписывает. – А вот и не гроб! Значит, могилка? Только букв много…

С недоверием вертит в руках книжицу:

– Кундеев!

Кундеев подтянулся для мозгового штурма.

– Вот слушай, кучка земли…

Кузнецова вдруг осеняет:

– Ты мне что купил, едрит-кудрит! «Русские горки»? На хрена мне эти горки? А где «Самовар»?

– Не было.

Кузнецов заглядывает в ответики.

– «Гора».

Отшвыривает книжицу.

– Гора – это кучка земли?

Грохочет:

– Ну, бля, русские горки! Кучка земли! Ну-ка, позови этого дурака!

Появляется Жуликов.

– Вызывали, товарищ полковник?

– Кучка земли, которую родила мышь.

– Гора.

«Ну, дурак!»

– А скажи мне теперь Жуликов: почему гора – это кучка земли?

– А что? Почему не кучка?

– Вот для таких идиотов составляются кроссворды, понял, Кундеев.

– Так точно.

– И так все у нас в стране, все! Один дурак без образования пишет, а второй дурак без образования типа этого – разгадывает.

– Да какое тут образование. Чутьем надо брать.

Кузнецов садится потрясенный.

– Все, уйди Жуликов! Я тебя сегодня еще не видел, но уже не хочу видеть! Не-хо-чу!


В своей простенькой комнатке Петр Иванович Зубок, как правило, теснится за краешком стола. Комната вся заставлена книгами до потолка; Петр Иванович – большой книгочей со стажем. Перед ним – амбарная книга, куда он записывает свои размышления о развитии русской философской мысли. Но сегодня ему мешает рыдающий внук Мишаня.

– Я не буду менеджером! Не буду!

– Ну, программистом… Или звездой ток-шоу…

– Дедушка, я хочу быть убийцей!

Он швыряет красный джип на пол:

– Убийцей!

– Ну хорошо, убийцей.

Внук успокаивается.

– Деда, а расскажи, как ты чик-чик – и готово. Как языка брал, расскажи.

– Да чего тут рассказывать? Ну вот, он стоит на посту, фриц-то. Я сзади – раз! Ножом по горлу – и готово.

– И понеслась душа в рай? А крови как из барана?

– В рай.

– А крови как из барана!

– Как из барана. Теперь иди, не мешай дедушке.

Петр Иванович выпроваживает внука и принимается писать, проговаривая вслух прелесть отточенной фразы.

– Темна русская ночь и загадочна, отмечает Соловьев, продолжая Ключевского…

Он открывает закладку другой книги, разговаривая с персонажами русской философской мысли любовно, как с живыми внучатами:

– А Бердяев-то подъелдыкивает: темна, мол, ни зги не видно, никакого смысла… Темно, мол как у негра в одном месте…

Старик потирает руки и начинает привычную полемику, подняв палец вверх.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза