— Почему ты плачешь? — голос прозвучал, кажется, немного растерянно, но я всё равно задохнулся от глупости и наглости этого вопроса. Отвечать ему я опять не стал — просто потому что не смог. Он действительно не понимал, что не так. Он не видел причины для слёз. Он притащил меня сюда, связанного, задыхающегося, напуганного, изнасиловал, может быть, убил моего мужа и моих друзей. Его вопрос звучал просто по-идиотски. — Не плачь, ведь я не сделал тебе больно.
Выходит, по его понятиям, единственное, что могло пойти не так этой ночью — это причинённая мне боль? Я даже рыдать перестал от удивления.
У меня не было никакого желания вести с ним разговоры, но ответить, всё-таки пришлось — а то, наверное, не отстал бы.
— Больно не сделал, но ты меня изнасиловал. Понимаешь? Ты просто взял, притащил меня сюда…
— Вообще-то, не я, — поправил он.
— Какая разница, кто? Я попал сюда, напуганный, не имеющий понятия, где все мои товарищи, мне и так было тошно и гадко, а ты взял и… ты надругался надо мной. Ведь так нельзя, — слёзы хлынули с новой силой, и я сел, подтянул ноги к груди и уткнулся лицом в колени. — Так нельзя, я замужем, я же не твой… Как так можно…
— Но ты и не его. Правда? Ты замужем за этим твоим… ну как его… Дюком? но ведь его метки на тебе нет. А это значит, что ты его не любишь. Так какая тебе разница, с кем быть, с ним или со мной?
— Не важно, люблю я его, или нет. Я его супруг, я клялся ему в верности, и не нарушил бы своей клятвы, если бы не ты. К тому же, ты мерзкий, отвратительный мутант. Я знаю, какие вы. Мне рассказывали. Мне страшно, я боюсь, что будет, когда я тебя увижу, кажется, лучше умереть. Ты жуткая тварь, и я не стану носить такого ребёнка.
— А такого?
Он хлопнул в ладоши (заставив меня подскочить на месте), и в комнате стало светло. Я зажмурился, когда свет резанул по глазам, но постепенно привык, и встал вопрос о том, чтобы посмотреть на существо, сидящее напротив. Однако я внимательно рассматривал собственные ступни, торчащие из-под одеяла, лишь бы не смотреть в его сторону.
— Ну, что же ты не смотришь? Тебе ведь интересно, правда? Ты о мутантах только слышал, да и то только Первичных. Ну же, посмотри на меня.
Я закусил губу и зажмурился. От страха. Секунды текли медленно, и я в какой-то момент понял, что лучше покончить с этим сразу. Вот прямо сейчас — посмотреть, ужаснуться и умереть. Ну или хотя бы упасть в обморок. Медленно и боязливо я поднял взгляд и посмотрел прямо на него. То, что я увидел, несколько отличалось от моих ожиданий. Нет, не «несколько» — абсолютно отличалось. Я сидел и смотрел на него, как кролик на удава, и не мог оторвать взгляд.
Первое, что притягивало внимание — его глаза. Они были не больше, чем у обычного человека, но радужка была чёрная, поэтому непонятно было, где она заканчивается, а где начинается зрачок. Когда я оторвался от его глаз, которые следили за мной с нескрываемой насмешкой, я смог рассмотреть его всего целиком. Его кожа была вполне обычного цвета, приятного, только намного светлее, чем у меня. В некоторых местах по ней струился узор из крошечных чешуек, сплетавшийся и закручивающийся самыми разнообразными линиями и изгибами. Три широкие полоски ползли по голове — две от висков и одна ото лба — к затылку. Его спину я не видел, так что непонятно было, кончаются ли эти полоски на затылке, или сбегают дальше по спине. Узоры вились по широким мускулистым плечам, по груди, животу, скрываясь за одеялом, накрывавшим бёдра. Уж не знаю, сколько я на него пялился, но отвлек меня его смех. Он засмеялся, чуть запрокинув голову и прикрыв глаза, сверкая белоснежными зубами. Я заметил, что у него не две пары клыков, как у людей, а четыре — правда, точно таких же по форме.
— Я не думал, что это будет так смешно, — он откинулся обратно на подушки. — Ну что, налюбовался?
— Надо же, ты не мутант… то есть, мутант, но не такой. Ты совсем не страшный.
— Что, умирать передумал?
Я не ответил ему, молча уставился на него, намереваясь рассмотреть повнимательнее. Приглядевшись, я понял, что основная часть узоров на коже — татуировка, а чешуя, очень маленькая, гладкая и блестящая, занимает совсем немного места. Только на голове все чешуйки были настоящими. Ещё я обратил внимание на то, что у него нет ресниц, да и брови — всего лишь полоски более тёмной кожи, чем вся остальная. Выходит, раз уж у него нет ни бровей (в общепринятом представлении), ни ресниц, ни волос на голове, значит, волосы у него не растут вообще.
Мутант замер и наблюдал за мной внимательно, с серьёзным лицом, но с таким хитрым прищуром, что было ясно — он еле сдерживается, чтобы не расхохотаться.
— Вернёмся к вопросу о том, принципиально ли тебе быть со мной или со своим мужем. Как я понял, мой вид не вызывает у тебя благоговейного ужаса и дрожи в коленях, так что аргумент «мне противно» забудь. Что-нибудь ещё?
— Да. Я ведь уже сказал, и это главное: то, что я замужем, означает, что я должен быть верен своему мужу. Понимаешь?
— Понимаю, — он кивнул головой. — Ну, а он не изменял тебе? Ты уверен в этом?