Быстро прикидываю, не повернуть ли назад, но позади уже половина пути, и меня подстегивает утренний успех. Один раз дойду до причала и вернусь. Таков был план, так же я сейчас и буду его осуществлять.
Чем ближе я подхожу к скалам, тем острее становится ледяной ветер, и к моменту, когда я наконец вижу ступени, я так вымокла, будто упала в пенящееся море.
В большом отдалении от края обрыва я останавливаюсь. Волны гигантские. Даже из окна они смотрелись впечатляюще, но только с этого места становится ясно, насколько мощны они в действительности. У меня в ушах ревет прибой, а сама я зачарованно наблюдаю, с какой обманчивой медлительностью перекатываются массивные водные потоки. Они погребают под собой пирс и берег, чтобы в итоге, столкнувшись со скалами Кэйраха, взорваться облаками белой водяной пыли в метр толщиной. В моей памяти всплывает подминающая все на своем пути снежная лавина, к тому же брызги даже чувствуются похожими на снег. Уши разрываются от грохота прибоя, так что становится почти больно.
На миг я вижу саму себя, слабого человека в центре бушующего шторма, одну на этом острове, и тут внезапно в меня словно снарядом ударяет сильный всплеск морской воды. Я взвизгиваю и отшатываюсь еще на несколько шагов. Только в это мгновение осознаю, что подошла намного ближе к каменной лестнице, и тороплюсь вернуться обратно на достаточное расстояние от края утеса. О спуске мне сегодня придется забыть.
Через пару минут пускаюсь в обратный путь. У меня появляется мысль, что это первый раз, с тех пор как я ступила на Кэйрах, когда я полностью отрезана от внешнего мира. Ни одно судно не способно пришвартоваться в такую погоду, а что вертолет при условии подобных воздушных завихрений сумеет приземлиться на неровных, усеянных валунами лугах, я тоже сильно сомневаюсь. Если бы в этот самый момент я сломала ногу, мне предстояли бы несколько весьма болезненных часов. Невольно замедляю шаг, потому что в голову сразу же приходит Макс Ведекинд, который застрял в Гамбурге по вине расшатавшегося камня. Сколько же ему пришлось ждать, пока его не забрали?
Добравшись до маяка, останавливаюсь и, несмотря на то что сырость уже превратилась в ледяную корочку у меня на лице, я еще недолго постояла перед дверью. Темно-серые небеса вдали окрасились золотистым цветом, при взгляде на ревущее море во всей его кажущейся бесконечной ширине я неожиданно чувствую себя и Мэттью нереально крохотными. От этого дух захватывает.
Хоть новый замок поворачивается плавно, мне требуется довольно много времени, чтобы открыть дверь ледяными пальцами и затем снова надежно ее запереть.
На втором этаже проверяю, достаточно ли плотно закрыты узкие окна, и вешаю куртку снаружи на дверь огромного шкафа. Она слишком промокла, чтобы брать ее с собой наверх. Об упаковке с бутербродами я начисто забыла, и, выудив вымокшие остатки из кармана, прихожу к выводу, что выглядят они не особенно аппетитно. Может быть, мне еще удастся как-то поджарить хлеб на сковородке. Тосты с сыром или вроде того. На Кэйрахе нежелание просто так выкидывать еду обострилось во мне еще больше, чем в Гамбурге.
Вместо того чтобы сразу пройти на кухню, еще на минуту задерживаюсь перед окном в нише гостиной, убедившись, что и тут оно закрыто. Ветер, похоже, только усилился, насколько я могу судить по тому, что волны с еще большей яростью набрасываются на утесы, а брызги взмывают еще выше.
Честно говоря, я считала, что первый шторм на Кэйрахе напугает меня до смерти, а на деле прямо сейчас я чувствую странный трепет и какую-то покорность судьбе. Как если бы я стояла в открытом поле и смотрела, как на меня несется торнадо. Наверно, мне должно быть страшно, но это настолько завораживает, настолько поражает, что просто невозможно ощущать что-то еще, кроме благоговения и удивления.
К сожалению, отсыревший хлеб, даже жареный, оказывается несъедобным: испорчен морской водой. Злюсь и выбрасываю его со сковородки прямо в мусорку. Надо же так глупо истратить продукты! Чтобы поднять себе настроение, решаю сегодня впервые растопить дровяную печь в гостиной. Гневающаяся непогода станет замечательным фоном для уютного огня.
Приношу несколько поленьев со второго этажа и закладываю их в топку. Остальные дрова складываю у стены, прежде чем заняться розжигом.
Вскоре я с пакетиком печенья с максимально возможным содержанием шоколада – обедом для победителей – опять сижу у окна под бабушкиным лоскутным одеялом и вслушиваюсь в мягкое потрескивание дров в огне. Было бы супер, будь у меня сейчас маршмеллоу. И горячее какао. Позже внесу их в список покупок для Кьера, а сейчас мне хочется просто смотреть на серый свет этого грозового дня. Между тем мне мерещится, что я слышу завывания ветра и шум волн даже на маяке, хотя толстые стены Мэттью не гудят и не трясутся, а оконное стекло лишь слегка трясется при самых ярых порывах ветра.