Покажи мне звёзды

Смартфон до сих пор валяется между подушками, и я с первого взгляда вижу, что кто-то звонил. Только ради того, чтобы доказать себе самой, что я этого не ждала, какое-то время пытаюсь через окно сделать хорошее фото для своих подписчиков в Instagram, после чего сдаюсь и вместо этого фотографирую печку. И вдогонку делаю свое селфи с шоколадной печенькой в руке.

Сначала прогуляться в шторм, а потом проводить этот день печеньем.

А теперь ко входящему вызову. Пульс ускоряется, когда я вижу перед глазами лицо Кьера, узкий шрамик над глазом, губы, которые только что улыбались, а теперь приближается… несомненно, будет здорово, когда он вновь тут появится. А что мне делать, если он сделает вид, будто ничего не произошло? И что, если не сделает вид, будто ничего не произошло?

В голове раздаются слова Айрин: «Было бы проблематично избегать единственного человека, через которого ты будешь поддерживать контакт с внешним миром».

Вот только я не хочу избегать Кьера, совсем наоборот. Или хочу?

Я чуть не начинаю трясти головой в ответ самой себе. Чего бы я там ни хотела, я пока все же в состоянии заметить, что мои желания меняются каждые пару часов.

Помедлив, все-таки подношу телефон к уху.

– Привет, Лив, я подумал, почему бы не позвонить. В такую погоду, надеюсь, ты не разгуливаешь на улице – в подвале было бы безопаснее.

В паузе между предложениями не могу сдержать улыбку.

– Я позвоню тебе еще раз попозже.

Его входящий был примерно часа два назад. Мелькает идея, не будет ли выглядеть более независимо, если я дождусь упомянутого второго звонка, но еще прежде, чем я додумываю эту мысль до конца, мои пальцы уже нажимают на его номер на экране.

И пусть я только что слышала его голос в записи на автоответчике, услышать его вживую по телефону – совсем иначе.

– Привет. У тебя все в порядке?

– Все хорошо, – отвечаю я. – Я правда была на улице, когда ты звонил.

– А ты сегодня решила показать, на что способна, угадал? Где ты, кстати? Балансируешь на перилах фонарной площадки?

– С этим я разобралась еще перед завтраком.

Так и вижу его перед собой, пока он смеется, и задаюсь вопросом, дома ли он сейчас? Какая обстановка у него дома? Смотрит ли он в этот момент на шторм из окна, как и я? И не будет ли это вторжением в личное пространство, если прямо сейчас у него об этом спросить? Мне ведь буквально ничего о нем не известно: о том, как он поводит день, о его жизни, о том, что для него важно.

– Расскажи, что ты сегодня делала, – вторгается голос Кьера в мои размышления. – Ты серьезно была снаружи в такую дерьмовую погоду?

– Да, и это было восхитительно. Невероятно! – отвечаю я. – Я хотела дойти до пристани, но те волны, которые гремели на скалах… Кьер, они были высотой в несколько метров! Они выстреливали в небо, как гейзеры, белые, как снег, под этими темными облаками, и это было… это было… я чувствовала себя так, будто очутилась на картине. Будто я – ее часть. Девушка посреди бури. Я… – Осознаю, как, должно быть, странно мои слова воспринимает Кьер, который только что так красочно высказался о «дерьмовой погоде». – Видимо, это звучит немного странно, да? – договариваю севшим голосом.

– Нет, совсем нет. Рассказывай дальше. – В голосе Кьера не слышится насмешливых ноток, кажется, что он действительно говорит серьезно.

– Я и сама до конца этого не понимаю. – Снова ловлю нить разговора. – Помнишь, как я тебе говорила, что чувствую себя здесь обнаженной?

– Помню.

– Это в самом деле так. Я еще не пробыла тут и трех недель, и у меня все равно такое ощущение, словно одним махом рухнуло все, что я раньше называла своей жизнью. Осталась только я. И несколько вопросов. Много вопросов.

– Каких вопросов?

Тем временем снаружи слишком стемнело, чтобы можно было разглядеть скалы. Валуны между спутанной травой Кэйраха окрасились в густой черный цвет. Я напрягаю глаза, чтобы рассмотреть больше, и в конце концов встаю, чтобы зажечь свет.

– Обширных вопросов. Чего я хочу? Какой смысл в том, чем я занималась до этого? Как должна выглядеть моя жизнь? Что важно, а что нет? С тех пор как я здесь, так много из того, что прежде делало меня собой, просто отпало, и я спрашиваю себя, должно ли меня это пугать?

– Пугать?

– Ну да… возможно, моя мама права. Возможно, я слабая. – Внезапно моя эйфория улетучивается, и я продолжаю судорожно говорить, пока Кьер не успел вставить слово по этому поводу. – Я имею в виду, разве это не ужасно, что я, очевидно, все тут теряю? Что, кажется, совсем ничего не осталось из того, чем еще недавно я занималась день ото дня? За такое короткое время? В данный момент я практически мечтаю, чтобы мне вообще не нужно было возвращаться. – Лишь в ту секунду, когда я это произнесла, осознаю, что это правда. Шесть месяцев – уже почти пять – казались почти вечностью, но по моим нынешним ощущениям этой вечности недостаточно. – Мама бы назвала это «спрятаться», – прибавляю я и смеюсь. Объясните мне, кто-нибудь, почему я всегда смеюсь в подобные моменты. Нет, на самом деле никому не надо мне это объяснять.