Покемоны и иконы

«Ваша честь, уважаемый прокурор, уважаемые участники процесса! – адвокат старался обратиться ко всем присутствующим, чтобы его все видели и хорошо слышали. – Если раньше, когда я приступил к защите Руслана по данному уголовному делу, я только сомневался в его виновности, то сейчас я полностью убежден в его невиновности. Ещё восемь месяцев назад я сомневался, стоит ли вообще браться за данное дело, так как внутренне я сам не разделял тех высказываний, что позволял Руслан в своих видеороликах. Но шло время, и я наблюдал за изменениями, которые происходили в его сознании и мировоззрении. Самое интересное, что полгода заключения под стражей и нахождения в СИЗО сделали его более человечным, несмотря на те нечеловеческие условия, в которых он там содержался. Руслан, несомненно, стал более гуманным по отношению к другим людям, к их взглядам и мыслям. Он заметно повзрослел за это время. С изменением его сознания менялось и моё отношение к нему. Разумеется, менялось в лучшую сторону. Но эволюция моего отношения к совершенным им деяниям, моих взглядов к этому делу и непосредственно к личности самого подсудимого также развивалась и по мере того, как обвинение собирало доказательства умысла и мотивов совершения инкриминируемых Руслану преступлений. Государственный обвинитель подробно и досконально изложила своё обвинение, обосновала его ссылками на закон, но всё-таки не доказала преступный умысел моего подзащитного в совершенных деяниях».

Всё, что я знал о судах до того момента, как сам оказался на скамье подсудимых, ограничивалось парой фильмов, да и те были американскими. В них прокурор и адвокат по очереди прохаживались перед судьей и присяжными, эмоционально жестикулировали и попеременке выкрикивали «Протестую!». На самом же деле судебный процесс оказался куда более скучным и не таким зрелищным. Никто по залу не ходил, руками не размахивал. Вместо эмоциональности процесс был наполнен строгой казённостью, нагромождением формулировок, повторением ранее сказанного. Странно, но даже когда прокурорша запросила реальный срок колонии, я не сразу осознал сказанное ею. Кое-как переварить её слова я смог только некоторое время спустя, когда в голове начала складываться картинка дальнейших событий. И картинка та была исключительно из серых и чёрных тонов. Из оцепенения и тёмной бездны меня вытащили слова адвоката, доносившиеся уже откуда-то издалека.

«Сторона обвинения выстроила свою позицию лишь на формальных признаках, указанных в законе и разъяснениях Верховного суда. Были допрошены два десятка свидетелей стороны обвинения, которые не смогли сформулировать и объяснить, в чем именно, в каких конкретно словах и выражениях выразилось оскорбление их чувств. Никто из них также не смог пояснить суду, в чем проявляется уникальность их религиозных чувств, в чем их отличие от общечеловеческих, не связанных с верой в Бога. Никто из допрошенных свидетелей как со стороны обвинения, так и со стороны защиты не подтвердил, что высказывания моего подзащитного каким-то образом побудили их к ненависти друг к другу, к вражде на почве национальной или религиозной принадлежности. Общеизвестно, что всякая религия очень толерантна по своей сути. Священные законы и писания предписывают быть терпимыми к тем, кто верит в другого Бога или не верит ни в кого. И тем абсурднее кажется утверждение, что атеист, который не признаёт никакую религию, своими утверждениями и предположениями может разжечь между верующими, сторонниками разных конфессий рознь или вражду. Что касается тех, кто верующим себя не считает, а такие также были допрошены в настоящем судебном заседании, то ни один из них не подтвердил, что после просмотра видеороликов как-то изменил своё отношение к верующим, лицам иных национальностей или представителям иных социальных групп, чем они. Ни у кого из них не только не возникло желание с кем-либо враждовать, но и не возникло негативного отношения к другим людям.