ПОКЕР НА КОСТЯХ

   Паша здорово изменился со времени нашей последней встречи. Он как-то… обгорел, что ли. Как пишут в романах, лицо его было опалено страстями. Резче стали черты, жестче складки у рта. Неизменным осталось рукопожатие. И внимательный взгляд.

   – Привет, – сказал я, чтобы как-то преодолеть минутную неловкость, возникшую после рукопожатия.

   – Привет, – Паша поднял воротник куртки и поежился. – Холодно, однако.

   – Холодно. Но это я знал еще дома, – я не стал развивать мысль о том, что ради этой информации вовсе не стоило встречаться.

   Ковальчук кивнул. Мы довольно нелепо топтались возле пластиковой призмы выхода из метро. Даже не отошли в сторону, чтобы не мешать движению людей.

   – Пирожки! – громко провозгласила торговка, и остальные, как по команде, начали выкрикивать однообразные перечни угощений.

   – Мне некогда, – напомнил я.

   – Тебе куда?

   – На Лермонтовскую.

   – Тебе было удобнее сойти с троллейбуса на Маяковского, – констатировал Ковальчук.

   – Ты просил приехать.

   – Давай пройдемся, если ты не возражаешь.

   – Давай.

   Мы прошли немного по Сумской, потом свернули через проходной двор к улице Петровского. Молча. Пару раз меня подмывало остановиться и задать резкий вопрос, но в последнюю секунду я останавливался. В конце концов, можно немного подождать. Паша, на моей памяти, ни разу еще не делал ничего, не имея на это веских причин.

   – Я сегодня встретился с Михаилом, – неожиданно сказал Ковальчук.

   С Михаилом. Ковальчук встретился с Михаилом. Теперь мне об этом зачем-то сообщается. И тоже не случайно. Не делает паша ничего случайно. Во всяком случае, я в такое не верю. Больше не верю. Имею причину.

   – Как он себя чувствует? Здоров? – немного ироничности не помешает. Особенно в тот момент, когда поджилки начинают трястись. Не от страха. Страха не было. Было ожидание неизбежного.

   – О тебе вспомнили, – сказал Ковальчук.

   – Вспомнили? – переспросил я.

   – Вспомнили. Это дословно то, что тебе просил передать Михаил.

   – Кто же обо мне вспомнил? И по какому поводу? – меня спасала только врожденная тупость.

   Раз настроившись на иронию в голосе и поведении, я продолжал тянуть эту лямку и дальше, понимая, что… А, собственно, ничего не понимая.

   – Почти на самом верху. По какому поводу Михаил мне не сказал.

   Мы остановились возле недавно открытого памятника Ярославу Мудрому.

   – И что мне делать по этому поводу?

   – Не знаю.

   – Ты зачем-то мне это сказал.

   – Я тебе это сказал только затем, что меня об этом просил Михаил.

   – А от себя добавить ничего не хочешь?

   – Не знаю, – Паша посмотрел мне в глаза, – честно, не знаю.

   – Это все, что ты мне хотел сказать?

   – Почти.

   – Почти? – я приподнял брови. Дурацкая привычка, если вдуматься, но ничего уже изменить в своей мимике я не могу.

   – С интересом прочитал твой роман, – ровным голосом произнес Ковальчук, глядя куда-то мимо меня.

   – И?

   – Там у тебя все как-то незакончено…

   – Почему же? – я снова удивленно приподнял брови.

   – Некоторые линии не завершены. По твоему получилось, что та наднациональная разборка закончилась и все.

   – Для меня – закончилась! – резко, может быть, слишком резко, сказал я.

   – Закончилась.

   – Я сказал, для меня все это закончилось. Я больше не собираюсь окунаться в это дерьмо, которое вы почему-то называете защитой национальных интересов. Больше вы меня не подцепите. Я ненавижу эти ваши игры, ненавижу вашу систему. Ненавижу ваши методы…

   – Ненавидишь наши цели… – очень ровным голосом подсказал Ковальчук.

   – Ненавижу ваши… Что?

   – Будь логичным. Ты должен ненавидеть и наши цели тоже. Ведь именно они оправдывают в наших глазах наши методы. Мы ведь не просто хлебаем дерьмо. Мы хлебаем дерьмо из идейных соображений. У нас самые высокие побудительные мотивы.

   – Что тебе от меня нужно?

   – В общем, ничего.

   – Тогда я пойду, если ты не возражаешь. Твои высокие идеи не запрещают мне сейчас пойти по своим низменным и безыдейным делам?

   – Не запрещают. Они не входят с ними в противоречие.

   – Тогда я пойду, – чуть поколебавшись, я протянул руку.

   Паша оценил паузу, я это понял по его взгляду. Но руку мою он все-таки пожал.

   – Звони, если что, – сказал я.

   – Обязательно. И еще…

   – Что?

   – Тебе не приходило в голову поинтересоваться, почему никто из тех, кого ты назвал в своем романе, не был ни снят с должности, ни уволен? Даже я. А ты ведь достаточно ясно дал понять, что я, сотрудник украинской милиции, являюсь чуть ли не боевиком российской спецслужбы, и, уж во всяком случае, работаю в контакте с какой-то украинской.

   Я заставил себя улыбнуться. Надеюсь легко улыбнуться. И надеюсь – иронично.

   – Это меня не интересует.

   – Звони, если что, – еще раз повторил Ковальчук и, не торопясь, перешел через трамвайные пути.

   Я стоял и смотрел ему вдогонку. Ковальчук остановился возле девяносто девятых «жигулей», вынул из кармана ключ, открыл дверцу и сел за руль. Машина плавно тронулась с места и свернула направо, к Пушкинской, мимо «Ключевого слова».

   Мы совершенно свободные и независимые люди. Мы идем куда хотим. Мы совершенно свободны в своих поступках. Настолько свободны, что кто-то может совершенно спокойно предугадать наш маршрут.