– Я весь внимание, – спокойно произнес Виктор Николаевич, когда Владимир Аркадьевич выключил телевизор и видеомагнитофон. – Вы хотели только продемонстрировать эту беседу?
– Ни в коем случае. Нет, – и голос, и выражение лица Владимира Аркадьевича демонстрировали негодование. – Ради Бога, ни в коем случае не думайте, что я намеривался вас пугать или шантажировать…
– Этим шантажировать? – брови Виктора Николаевича чуть приподнялись.
– Нет. Я хотел поговорить с вами о моих проблемах. Эта запись – только повод. Я бы сказал, демонстрация серьезности положения. Нет-нет-нет, – почти вскричал Владимир Дмитриевич, театрально взмахивая руками, заметив легкую тень на лице собеседника, – не вашего серьезного положения. Моего.
– Я слушаю. Вы достаточно мне уже все объяснили.
– Да. Хорошо. Я… – Владимир Аркадьевич вскочил со стула и прошелся по кабинету, – я все-таки немного выпью. Воды. Пересохло горло. Хорошо бы немного вина, но у нас – серьезный разговор. Да.
Владимир Аркадьевич налил себе воды в стакан, залпом выпил.
– Так вот, эта кассета. Ко мне сегодня рано утром пришел один из моих людей, занимающихся, э-э, сбором информации, и показал мне вот эту запись. Да. У меня просто волосы дыбом встали. Не от того, что я услышал, я даже и не вслушивался. Мне совершенно не интересны эти секретные разговоры в вашей структуре…
Виктор Николаевич чуть улыбнулся.
– Меня взволновало то, что запись сделана у вас в кабинете. И явно без вашего ведома. Да. А это значит, что нашелся кто-то, кто не просто решился на такую выходку, но и смог ее осуществить. Да. И это страшно. Если даже к вам… То что говорить о нас, простых смертных? Выходит, что мы просто очень рискуем…
– Не стоит так волноваться, это ведь просто запись…
– Запись, не спорю. Но ведь могли установить и бомбу!
– Могли. Но, по-видимому, некто решил устроит бомбу другого рода.
– Да. И решили это посему-то, сделать через мои средства массовой информации. Я вам скажу честно, Виктор Николаевич, я мирный человек, я интеллигентный человек. Патриот, в конце концов, и я никогда не стал бы включаться в любую акцию, направленную против вас. Более того, я предпринял усилия к тому, чтобы найти того, кто продал нам эту кассету. Немного подумав, я решил даже связаться со своим… э-э… конкурентом.
– Даже так? – Виктор Николаевич искренне удивился. Об отношениях Владимира Аркадьевича Сосновского с Эдуардом Валентиновичем Граббе знали практически все. Война велась упорная и долгая. Телеканалы и газеты Сосновского наносили удары по всякому, кто оказывался вольно или невольно возле Граббе, а масс-медиа, живущие на деньги Эдуарда Валентиновича, отвечали взаимностью и регулярно переходили в контратаки.
– Я решил позвонить Граббе, но не успел, потому, что Граббе позвонил мне раньше. Вот вы себе представьте, я только протягиваю руку к телефону, как секретарь мне сообщает, что на связи сам Эдик. Он, оказывается, также получил эту запись, и также решил посоветоваться со мной.
– Вы решили создать общество защиты меня? – осведомился Виктор Николаевич.
– Мы решили просить вас о помощи. Да. О помощи. Советом и делом. Делом, наверное, в первую очередь.
– Ну, это же так естественно. Что я могу вам посоветовать? А вот потаскать каштаны из огня…
– Вы меня не понимаете! – Владимир Аркадьевич снова налил себе воды и залпом выпил. – Я боюсь. Вы понимаете – боюсь.
– Человеку вообще свойственно бояться. Это ему помогает выжить в опасных ситуациях. Переходите к делу, Владимир Аркадьевич.
– Хорошо. Да, хорошо. Вы знаете меня довольно давно, и я вовсе не обольщаюсь тем, как вы ко мне относитесь. Да. Хотя я вас очень уважаю. Очень. Но как бы вы ко мне плохо не относились, вы не сможете мне отказать в некотором уме. Не сможете?
– Не смогу, – кивнул Виктор Николаевич.
– Вот видите! И еще я никогда не был трусом. А тут… Кто-то начал скупать журналистов.
– Серьезно? А мне казалось, что это у нас национальный промысел. Вы один вон сколько скупили независимых представителей четвертой власти.
– Я. Это совсем другое дело. И Эдик Граббе – тоже совсем другое дело.
– А вот другим – нельзя.
– Отчего нельзя? Можно. Ради Бога, пусть покупают. Но скупать… Обратите внимание на термины. Покупать – это когда по одному, ну, по два. А скупать – это уже оптовые закупки. Это мой рынок и Эдика. Понимаете? И как я, по-вашему, должен реагировать, когда вдруг оказывается, что за последние полгода кто-то сделал очень серьезные предложения десяткам, если не сотням журналистов. Теле-, радио-, газетным – всем. И когда я говорю кто-то, я имею ввиду именно кого-то неизвестного.
Владимир Аркадьевич, теперь уже не останавливаясь, ходил по кабинету, стремительно жестикулируя:
– Да. Неизвестного.
– Верится с трудом. С вашей склонностью копаться в самых интимных тайнах. И с вашими возможностями…