ПОКЕР НА КОСТЯХ

   И ничего, я просто очень хочу жить. Я хочу жить и при этом не хочу ни у кого покупать право на жизнь. Не желаю. Есть у меня такой идиотский гонор.

   Пока я изводил себя такими жизнерадостными мыслями, руки мои аккуратно сложили из листка с сообщениями самолетик. И тут же мое богатое воображение подсказало ассоциацию.

   В одном боевике, китаец, после каждого убийства, вешал у себя в комнате маленького бумажного журавлика.

   Скомкал самолетик. Хватит. Нужно успокоиться.

   Кто сказал, что мой звонок Михаилу или Петрову будет означать капитуляцию? Никто не сказал. Я позвоню и потребую ответа. Потребую, чтобы они мне ответили и навсегда прекратили даже пытаться втягивать меня в грязные свои игры.

   Я самым решительным тоном проговаривал этот монолог про себя, вставая со стула и двигаясь к телефону. Я убеждал себя и знал, что стоит мне только на мгновение остановиться, как тут же станет понятно, что это только самообман, что это я разрешаю себе уговорить остатки своего самолюбия.

   Я протянул руку к телефонной трубке. И телефон зазвонил. Долго и требовательно. Междугородний звонок. Черт, не вовремя. Это, наверное, Татьяна. Она звонит Сашке по вечерам, осуществляет свое право на общение с сыном. Не вовремя.

   Или наоборот? Вовремя меня остановил телефон? Может, хоть раз в жизни, это чудовище решило меня пожалеть. Сохранить хоть какие-то иллюзии.

   – Да?

   – Александр Карлович?

   – Да, – дрогнувшим голосом подтвердил я, этот картонный голос нельзя спутать ни с каким другим.

   – Это Николай Фокин, если помните.

   – Помню.

   – Мы не хотели вас беспокоить, но сегодня мы получили известие из Будапешта…

   – Я тоже. По радио передавали…

   – Значит, вы в курсе.

   – О чем?

   – О смерти, естественно. Мой клиент только хотел вам передать, что он и сам об этом не знал. И просил передать вам, что договоренность остается в силе – и по срокам и по объемам гонорара.

   – Хорошо.

   – И еще он хотел подтвердить свои слова о… – Фокин сделал паузу, словно подбирая выражение.

   – О моей исключительности? – подсказал я.

   – Да, о вашей исключительности. Именно, – Фокин чуть оживился, но потом, видимо, сообразил, что в голосе у его уважаемого собеседника что-то промелькнуло, – у вас ничего не произошло?

   – Нет, все нормально.

   – Точно? Может, вам нужна моя консультация?

   – Нет, спасибо. До свидания.

   – До свидания.

   Почему я не сказал о разговоре с Пашей? Побоялся, что заказчик испугается? Что накроется мой заработок, который я уже мысленно потратил на себя, семью и Алиску?

   Или испугался чего-то другого? Чего? Может быть, телефона?

   Дурацкий сегодня получился день. Совершенно идиотский. И голова у меня варит как у… Прочитал я давно уже фантастический роман «Мягкая посадка». Хорошая книга про то, что скоро нам всем наступит конец во льдах нового ледникового периода. Но самым интересным для меня открытием в этом романе стало словечко «дубоцефал». Очень точное словечко.

   И совершенно точно передающее мой нынешний интеллектуальный уровень.

   Это что ж получается, что кто-то прослушивает мой телефон? Кто узнал, что я сегодня собираюсь идти к Кулиничу. И кто-то сообщил это Паше, Паша совершенно спокойно потом перезвонил мне к Олегу домой. А перед этим потряс мое воображение тем, что предугадал маршрут нашего с ним движения и оставил свою машину напротив кинотеатра «Дружба».

   Зачем, кстати, оставил? И зачем, кстати, позвонил? Встретился он со мной по просьбе Михаила, это если верить Ковальчуку, а вот все остальное?

   Или это мне Пашка решил подсказать…

   И даже думать об этом не хочу. Не хочу. Пусть подслушивают сколько угодно. Пусть. А я буду работать. Всем назло.

   У меня там Россия должна воевать с Украиной.

   Я вытащил из ящика стола карту и расстелил ее перед собой, поверх клавиатуры компьютера.

24 октября 1999 года, воскресенье, 23-15, Москва.

   – Интересно излагаешь, – одобрил Игорь Петрович, – занимательно.

   Виктор Николаевич привстал со стула и манерно поклонился:

   – Не нужно оваций.

   Потом снова сел на стул и устало потер лицо.

   – Устал? – спросил Игорь Петрович.

   – Еще как. Настолько вымотался, что даже не сдержался в финале разговора с уважаемым Владимиром Аркадьевичем. Просто не знаю даже, как это получилось?

   – Витя, не нужно патетики, у нас здесь ни жучков, ни видеокамер нет. Чисто. У нас не то, что у вас в кабинете.

   – У нас в кабинете тоже уже нет. Опять уже все чисто.

   – Ты успел переговорить с умельцем?

   – Да. Он поет как птичка. Мы даже попытались выйти на заказчика. И одновременно стали нащупывать того, кто попытался сбросить видеозапись на телевидение.

   – И?

   – В первом случае заказчиком выступил некий кандидат философии, безработный. Во втором случае – он же. Одинокий человек, обиженный и озлобленный.

   – Вы его взяли, или оставили для наблюдения?

   – Мы его можем только похоронить по-человечески. Он, как и положено безработному, скончался от употребления суррогата алкоголя. В комнате ничего обнаружено не было. Соседи по коммуналке ни в чем таком его не замечали. Все.

   – Здорово.

   – Еще бы.

   – А что поет птичка?