Покер с Аятоллой. Записки консула в Иране

Нас, длинноволосых (по моде тех лет) молодых людей, прессовали в высшей степени талантливые преподаватели. На вооружении у них были знания и методики, отшлифованные в течение нескольких веков российской и советской востоковедческой школой. По языку нас дрючили особенно. Занятия попеременно вели два преподавателя, один из которых обязательно был носителем языка. Мы занимались с ними как проклятые, по нескольку часов в день, а потом еще самостоятельно в лингафонном кабинете.

Существовало негласное правило: если студент «тянул» восточный язык, ему прощали любые грехи. Если язык «не шел», но в целом парень был не дурак, то не выгоняли, а переводили на другой факультет МГУ: исторический, филологический, юридический — там тебе и воля, и девочки.

В отношении преподавателя персидского языка мне особенно повезло. После вынужденного академического отпуска, в который я угодил по причине неуспеваемости в связи со страстной и разделенной любовью на первых двух курсах, мне посчастливилось очутиться в группе Ирины Константиновны Овчинниковой. Ирина, как мы ее называли, являлась автором учебников и словарей, которыми иранисты пользуются до сих пор. Она была великолепным методистом, любую тему преподносила так, что понять мог даже слон в зоопарке. Кроме того, она считала личным для себя оскорблением, если ее студенты учились плохо. После институтских занятий Ирина Константиновна грузила меня книжками и тетрадками, которые ей самой нести было трудно (она страдала пороком сердца), и на троллейбусе с Охотного ряда везла на Маяковку к себе домой. Там кормила обедом и сажала рядом с собой делать уроки. Это происходило три раза в неделю и продолжалось год. О деньгах не было речи, максимум, что она принимала, — недорогие цветы. Благодаря этому уникальному человеку я не стал студентом истфака, филфака, юрфака, а через несколько лет с отличием окончил ИСАА.

Помимо первого восточного языка мы должны были изучать еще западный: английский, французский, а также второй восточный. Для иранистов это были арабский или пушту. Вы когда-нибудь слышали, как говорят на пушту? Положите в консервную банку пригоршню гвоздей, привяжите к хвосту дворового кота и смажьте ему задницу скипидаром... В общем, мы настояли, чтобы нам дали арабский. Но арабский раз в двадцать сложнее фарси, а на изучение отводилось всего два года! Естественно, что второго восточного никто толком не знал. Единственное, что отложилось в моей памяти от занятий арабским, — это несколько строк из маленьких рассказов, с которых начинался институтский учебник: «захаба мухаммед аль кахира ва назаля фей фундуги омейята», что означает: «Вошел Мухаммед в Каир и остановился в гостинице "Омейяды"». И еще: «хараджа наболиун мын мыср ва...», т.е. «Вышел Наполеон из Египта и...», но последнее, в отличие от первого, в дальнейшем не пригодилось.

Несмотря на титанические усилия преподавателей и каторжный труд студентов, без прохождения языковой практики в стране выучить восточный нельзя. Поэтому на третьем-четвертом курсах студентов ИСАА посылали доучиваться на Восток: отличников — в вузы, а остальных — на так называемые «объекты советско-чьего-то экономического сотрудничества», а попросту говоря, стройки. На одну из таких строек в 1977 г. отправили и меня. И поскольку в те годы знаниями я не блистал, то очутился, согласно ранжиру, в дикой глуши на юге Ирана. Там в солончаковой пустыне наши строили ТЭС.

Мой путь лежал из Москвы в Тегеран самолетом, с остановкой в столице на несколько дней для оформления документов, а дальше поездом в Ахваз. Мне было чуть больше двадцати лет, и я волновался. Хорошо понимал, что языком не владею и ждут меня скорые разоблачение и позор. На почве волнения забыл проследить за чемоданом, и он из аэропорта напрямую уехал в Ахваз. Остался я в Тегеране в одних штанах и рубашке, а главное, без словаря. Это было великой бедой, поскольку мой собственный вокабуляр был достаточно скромен. Вторым по значимости поводом для беспокойства было отсутствие зубной пасты и щетки. Я знал, что за границей их продают не в хозяйственных магазинах, как у нас, а в аптеках. Но как по-персидски зубная паста? Спросить у тегеранских коллег — значит расписаться в безграмотности, такое исключено, потом пересудов не оберешься. Мысленно выстроив план действий и текст своей речи, я отправился на поиски нужных товаров.

Мир вам, господин! — сказал я, открыв дверь аптеки.

Здравствуй! — пожилой аптекарь посмотрел на меня удивленно.

Уважаемый господин, — обратился я к старшему по возрасту человеку, стараясь правильно, как учили, произносить долгие и короткие гласные, — не будете ли вы настолько любезны, чтобы продать мне то химическое вещество, которое используется для чистки зубов?

Брови аптекаря полезли на лоб, рот приоткрылся. Но пауза оказалась недолгой, он понял, что я иностранец, по- доброму улыбнулся и спросил:

Где ты так хорошо выучил персидский?