Покер с Аятоллой. Записки консула в Иране

Ортодоксальное духовенство сплачивало силы, теологический центр избрал своего нового руководителя[68]. Им стал аятолла Махдави. Теологический центр Исфагана, всегда следовавший указаниям великого аятоллы Гольпаегани, после перегруппировки в верхах занял сдержанную позицию в отношении «дела» Мехди Хашеми. А в ряде случаев (в городах Гольпаеган и Хомейнишахр) представители теологического центра даже поддержали демонстрации в его защиту.

В этот период изменения наметились и в действиях радикального духовенства провинции. Так, представитель Хомейни в Исфагане аятолла Тахери, связанный с Монтазери долголетней тесной дружбой, допустил явный отход от «курса имама». Тахери отказался от оправдательной оценки поведения иранских паломников, летом спровоцировавших беспорядки в Мекке. Таким образом, аятолла разделил позицию ортодоксов[69] и показал, чью сторону он занял в ходе происходящей перегруппировки сил.

В складывающейся обстановке Хашеми- Рафсанджани и его сторонники действовали, все больше ориентируясь на репрессивные формы борьбы. В середине июня в Иране были созданы особые суд и прокуратура по делам духовенства. Руководящие посты в них заняли ставленники председателя меджлиса — ходжат оль-эсламы Разинии Фалахиан[70]. Сообщалось, что отделения этих специальных карательных органов будут учреждены в Тегеране, Исфагане, Куме, Мешхеде, Тебризе и Ширазе. Таким образом, открыто указывались места, откуда для группировки Рафсанджани исходила наибольшая опасность. Одновременно с этим последовало заявление министерства информации о том, что в связи с расследованием «дела» Мехди Хашеми вскоре будут оглашены списки имен «группы продажных религиозных деятелей».

Сторонники Рафсанджани как в центре, так и на местах стали укреплять исламские революционные комитеты, в которых ключевые позиции принадлежали в основном представителям этой группировки. В Исфагане, в частности, предпринимались попытки лишить КСИР многих карательных функций, перераспределив их в пользу

Исламских революционных комитетов (ИРК). В ряде гарнизонов КСИР прошла волна кадровых чисток. Эти действия привели к предельному обострению военно-политической обстановки в провинции. В Исфагане на перекрестках улиц и ключевых дорогах на подходе к городу пасдары начали сооружать огневые точки, используя для этого бетонные трубы большого диаметра и мешки с песком. Трубы ставились вертикально, врывались в землю, в них проделывались бойницы для ведения огня. В городах Фалаверджан, Ленджане Софла, Дорче, Гахдериджан — районах наибольшего влияния Мехди Хашеми — между ИРК и КСИР произошли вооруженные столкновения. Обстановка вызывала крайнюю озабоченность властей, возникала реальная угроза потери контроля над дальнейшим ходом событий. Тогда в провинции была объявлена всеобщая мобилизация. Она стала беспрецедентной по масштабам, практически тотальной. Из Исфагана в прибрежные районы Персидского залива направлялись не только армейские призывники и ополченцы, но и кадровые части Корпуса.

Мобилизация «защитников Персидского залива» проводилась по всей стране. Однако было совершенно очевидно, что обстановка в Заливе, даже с учетом возраставшей там военной напряженности, не требовала с иранской стороны такой концентрации сухопутных сил. Не вызывало сомнения, что основная задача властей состояла в разрядке напряженности во внутренних провинциях страны накануне завершения «дела» Мехди Хашеми.

О том, что «дело» Хашеми подходит к концу, свидетельствовали и другие факты. Великий аятолла Гольпаегани покинул Кум. Под предлогом паломничества к гробнице имама Резы он выехал в Мешхед, этот бастион ортодоксального духовенства Ирана, и остался там в окружении своих надежных сторонников. За несколько дней до начала суда туда же направился и президент Хаменеи. Он «пребывал с визитом» в провинции Хорасан102 до тех пор, пока Мехди Хашеми не закончил давать показания в суде. Вполне очевидно, что у Гольпаегани и Хаменеи были веские основания опасаться «добровольных» признаний Мехди Хашеми.

Суд завершил работу в конце августа. Смертный приговор был оглашен и приведен в исполнение в конце сентября.

Сейед Мехди Хашеми не играл самостоятельной и тем более определяющей роли во внутриполитической жизни страны. Его «дело» было лишь ширмой, за которую иранская верхушка пыталась упрятать разноречивые, но в целом неоспоримые факты связи с военно-промышленными кругами и разведками США