Похищение

– Элиза Мэтьюс никогда не вызывала у вас подозрений?

– Ну, порой она выглядела… скажем так, неважно, И от нее часто пахло алкоголем.

– Миссис Нгуйен, – продолжает Эрик, – а с отцом Бетани вы это обсуждали?

– Да. Я точно помню, как однажды Элиза Мэтьюс не приехала за дочкой после занятий. Мы разрешили девочке остаться в группе продленного дня и позвонили отцу на работу.

– И как он отреагировал?

– Его очень огорчило и рассердило поведение жены. Он сказал, что все уладит.

– И что произошло потом?

– Бетани ходила в садик еще три месяца. А потом вдруг перестала.

Я носил тебя на плечах, чтобы тебе было лучше видно, и думал, что готов пойти на все, лишь бы всегда носить тебя на плечах. Я запишусь в тренажерный зал. Начну тягать гантели. Я ни за что не признаюсь, что ты уже слишком тяжелая и взрослая для этих забав.

Мне и в голову не приходило, что когда-то ты сама попросишься слезть.

– Значит, – говорит прокурор, – она просто исчезла?

– Да, – отвечает миссис Нгуйен.

– Хотя детям лучше не прерывать образовательный процесс, правда?

– Да.

– Итак, миссис Нгуйен, вы сказали, что трехлетняя девочка приходила в садик непричесанной.

– Да.

– И что порой она была голодна.

– Да.

– И носила одну и ту же одежду по три дня.

– Да.

Прокурор пожимает плечами.

– Разве нельзя сказать то же самое о каждом четырехлетнем ребенке?

– Можно, но это были не единичные случаи.

– Вы как педагог обращались когда-нибудь в органы социальный защиты?

– К сожалению, да. Закон обязует нас сообщать о случаях насилия над детьми. Если мы считаем, что ребенок находится в опасности, то тут же ставим их в известность.

– И тем не менее вы не сочли нужным сообщить им об Элизе Мэтьюс, – заключает Эмма. – У меня все.

В детстве ты больше всего любила играть с животными. Плюшевые или набитые полистироловыми шариками, гигантские или крохотные – неважно, лишь бы их можно было расставить по всему дому согласно какому-то хитрому плану. Ты была не из тех детишек, которые любят просто «играть в ветеринара». Нет, ты предпочитала, например, спасать горного льва, застрявшего на вершине Эвереста, но на полпути ездовая собака ломала лапу и ты должна была выбирать, делать ей операцию в полевых условиях или продолжать восхождение к несчастному хищнику. Ты таскала бинты из аптечки в доме престарелых и разбивала медпункт под обеденным столом. Роль горного льва исполняла плюшевая кошка, спрятанная под диваном на чердаке, а в ванной хранились твои «хирургические инструменты» – пинцеты и зубочистки. Я наблюдал за твоими играми и думал, наделена ли ты врожденным даром преображать мир или это я тебя научил.

На обратном пути в тюрьму все мое тело отчаянно сопротивляется; я отталкиваюсь, как магнит, который приближают к другому. Но сразу по прибытии надзиратель сообщает, что ко мне пришли. Я ожидаю увидеть Эрика, прибывшего репетировать завтрашние показания до тех пор, пока я не превращусь в смазанный машинным маслом автомат, но меня ведут не в конференц-зал для переговоров с адвокатами, а в главную комнату для свиданий. Лишь приблизившись к самому стеклу, я узнаю свою гостью – это Элиза.

Ее волосы струятся черным водопадом. На левой ладони и на запястье у нее что-то написано.

– Хоть что-то в жизни не меняется, – тихо говорю я.

Она следует за моим взглядом.

– А, это… Мне нужна была шпаргалка для дачи показаний. – Когда она улыбается, тесная кабинка, в которой я сижу, наполняется жаром. – Рада тебя видеть. Жаль, что в таких условиях…

– Да, я бы выбрал другое место.

Она опускает голову, а когда поднимает снова, лицо ее залито краской.

– Ты, похоже, неплохо жил в Векстоне. Эти старики… они обожают тебя.

– Хоть кто-то… – отшучиваюсь я, но шутка не находит понимания.

Я перевожу взгляд с завитков ее волос на чуть кривоватый резец – благодаря этим мелким дефектам она когда-то казалась мне еще красивее. И почему она отказывалась это понять?

– Ты выглядишь потрясающе! – бормочу я. – Знаешь, за двадцать восемь лет я так и не встретил другого человека, который отвечал бы персонажам фильмов или переставал ставить знаки препинания, потому что они портят красоту букв.

– Я от тебя тоже многому научилась, Чарлз, – говорит Элиза. – Один очень мудрый фармацевт как-то сказал мне, что некоторые вещества нельзя смешивать, потому что смесь эта, какими бы гармоничными ни казались компоненты, окажется смертельной. К примеру, гашеная известь и аммиак. Или ты и я.

– Элиза…

– Я так тебя любила… – шепчет она.

– Знаю, – тихо говорю я. – Я просто хотел, чтобы ты любила себя чуть больше.

– Ты о нем хоть изредка вспоминаешь? О нашем сыне?

Я неуверенно киваю.

– Все, наверное, было бы иначе, если бы…

– Не говори этого! – В глазах у нее стоят слезы. – Давай поступим так, Чарли. Выберем из всех слов, которые мы должны сказать, только самые главные, самые лучшие. И скажем их сейчас.

Вот она, моя старушка Элиза, выдумщица и сумасбродка; как можно было в такую не влюбиться? Я знаю, что зыбучие пески раскаяния затягивают и ее тоже, а потому киваю.

– Хорошо. Только я скажу первым.