Похищение Энни Торн

Я задумался о том, как сильно мы стараемся оставить свидетельство того, что когда-то жили на этой земле. Оставить память о себе. Однако в итоге даже надгробие является чем-то преходящим, непостоянным. Нельзя победить в схватке со временем. Это все равно что бежать вверх по постоянно ускоряющемуся эскалатору, который движется вниз. Время всегда деловито идет вперед и всегда убирает за собой, сметая осколки старого и принося новое.

Я медленно обогнул церковь. Здесь тропинка шла чуть в гору, а надгробий было меньше. Остановившись, я огляделся. Какое-то мгновение я его не видел. Возможно, его здесь уже нет. Возможно, сообщение было просто каким-то… Но нет, вот он. Притаился на дальнем конце кладбища, поросший плющом и лозой.

Ангел. Не мемориал и не надгробная статуя. Очевидно, скульптуру установили владельцы шахты еще в викторианскую эпоху. Некоторые поговаривали, что это произошло после того, как их дочери-близняшки умерли в младенчестве, однако, когда могилу вскрыли (церковь обосновала такой шаг своим беспокойством по поводу отсутствия надгробной надписи), человеческих останков там обнаружено не было.

В действительности никто не знал, как ангел здесь появился и зачем. Сейчас, с отбитыми руками и головой, он уже даже не был особо похож на ангела. Его квадратный каменный постамент покосился, а некогда струившееся одеяние было покрыто многочисленными сколами и поросло пушистым мхом, словно сама природа хотела согреть его каменные кости.

Я наклонился, и на меня нахлынула новая волна боли, напомнив о том, что скоро мне нужно будет принять очередную дозу обезболивающего. Смахнув с постамента мох и траву, я увидел слегка поблекшую, однако все еще вполне читаемую надпись:

Но Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное.

Я вновь открыл сообщение в своем телефоне:

Отпустите души детей. К чертям их. И катитесь в тартарары.

Давным-давно шайка подростков залила ангела краской. Та самая шайка, которая отбила статуе голову и руки, обезглавив и искалечив ее. У их поступка не было особой причины. Обычный тупой вандализм, подогретый дешевым сидром и подростковой бравадой.

Обезобразить статую с помощью лопаты и краски придумал Хёрст. А вот слова, к моему стыду, пришли в голову мне. Пьяный и глумливо подбадриваемый остальными членами шайки, я тогда был очень доволен собой.

Позже, блюя желчью, стоя над унитазом и не зная, куда деваться от стыда, я чувствовал себя полным дерьмом. Моя семья не была религиозной, однако я все равно понимал, что мы поступили плохо.

Даже по прошествии двадцати пяти лет мне тяжело об этом вспоминать. Забавно, что хорошие воспоминания улетают подобно быстрым и хрупким бабочкам, которых невозможно поймать не раздавив, в то время как дурные воспоминания – вроде чувства вины или стыда – цепляются к тебе подобно паразитам, тихо поедающим тебя изнутри.

В тот день нас было четверо: Хёрст, я, Флетч и Крис. Мэри с нами не пошла. Она проводила с нашей компанией все больше и больше времени – к глубочайшему возмущению Флетча, которому не нравилось, что в наших рядах была девчонка, – однако все же ходила с нами не всегда. Хотя Хёрст, вероятно, обо всем ей потом рассказал. А в школе слухи распространяются быстро, и то, что на церковном кладбище в тот день были только мы, не означало, что о произошедшем не узнал кто-нибудь еще.

Одно можно было сказать точно: человек, приславший сообщение на телефон, учился вместе с нами в школе. Возможно, электронное письмо тоже было от него? Я пытался звонить на его номер, однако мой вызов переадресовывался на автоответчик. Тогда я сам отправил текстовое сообщение, не особо, впрочем, надеясь на ответ. Вряд ли незнакомцу хотелось со мной общаться. Ему (или ей) было нужно, чтобы я пришел сюда. Но зачем?

Выпрямившись, я взглянул на обезглавленного ангела, но скульптура явно не хотела давать мне никаких подсказок. Я задумался, что же произошло с ее головой и руками. Вероятно, церковь сохранила их. Или какой-то чудак утащил в качестве сувениров и теперь держит в тайнике под половицами. Всяко лучше, чем настоящая голова.

Я что-то упускал. Что-то очевидное. Внезапно я обратил внимание на то, как странно наклонена статуя, и все понял. Обойдя ее сзади, я снова нагнулся.

Там, где корни лозы начали выталкивать ее из земли, было углубление. Ямка в сырой земле. И в эту ямку было что-то воткнуто. Сунув в нее руку, я скривился от ощущения холодного влажного грунта. Что-то, завернутое в полиэтилен. Мне понадобилось сделать пару рывков, чтобы вытащить его. Стряхнув с пакета грязь вместе с несколькими слизняками и уховертками, я стал его рассматривать. Размерами с лист формата А4, толщиной с половину средней книги в мягком переплете. Обернуто пакетом для мусора и стянуто изолентой. Чтобы открыть его, понадобятся ножницы. А это означало, что мне придется вернуться в школу.